— Княже! Княже приехал! Андрей Васильевич!
В этот раз им махали руками люди, одетые в шаровары и длинные белые рубахи, опоясанные кушаками. Князь Сакульский потянул повод, поворачивая к ним, и вскоре узнал своих холопов:
— Степка! Кирьян! Откуда?
— Да на двор ранда нашего гышпанцы постучали, — поймали коня за уздцы запыхавшиеся, но радостные холопы. — Сказывали, иноземцы вида знакомого горожан по улицам гоняют. Саблю кривую углядели — и сразу к нам, жаловаться. Здесь, окромя как у Ермолая Андреевича, таких мечей нет.
— Ну так показывайте, куда скакать! Чего застыли? — улыбнулся в ответ Зверев.
Холопы провели его назад, почти к самому въезду в город, застучали в ворота на краю не самого опрятного, но длинного забора. Створки поползли в стороны. Князь по русскому обычаю спешился и…
— Отец! Батюшка! Андрей! Отец! — Он и понять ничего не успел, как выбежавшие наружу женщины сжали его в объятиях, покрыли поцелуями, потащили внутрь. Когда после первого жаркого порыва объятия чуть ослабли, Зверев отступил, смог разглядеть среди лиц Полину, привлек, крепко поцеловал в губы, в щеки:
— Как же я соскучился, любимая моя!
Жена молча прижалась к его груди, зарывшись лицом в бороду. Андрей же перевел взгляд на детей и… И вдруг понял, что никого не узнает.
— Великий Боже, как же вы все выросли!
Больше всех изменился сын. Уплывал с матерью и сестрами одиннадцатилетний мальчишка, теперь же перед ним стоял пятнадцатилетний высокий и широкоплечий юнец, которого хоть сегодня в новики записывай! Если к этому добавить темно-коричневый бархатный камзол с пышными рукавами и прострочками желтого шелка, суконные чулки, остроносый берет с пером… Встреть Андрей его на улице — не узнал бы ни за что!
Дочери изменились меньше, да и платья их казались куда привычнее, мало отличаясь от русских одежд. Но все равно — обе заметно прибавили в росте и фигуристости. Стали настоящими женщинами. Причем — весьма привлекательными. Князь только головой покачал, не зная, что сказать.
— Да ты же с дороги, господи! — спохватилась княгиня. — Идем же, идем. Откушаешь, воды вскипятить велю, ванну примешь…
— Ванну? — удивленно вскинул брови князь.
— Прости, батюшка, нет тут ни у кого бань совсем, — развела руками Полина. — Дрова, сказывают, больно дороги. Вот и не ставят.
— Коли бани нет, можно и просто водой ополоснуться, — отмахнулся Андрей. — Жара-то какая стоит! Только в удовольствие выйдет.
— Так сейчас, батюшка, — закрутила головой княгиня. — Это дело недолгое. Аккурат, пока на стол накрывают, и успеете… Лукерья! Агафья! Исподнее чистое приготовьте! Вертун, Ждан: бадейки берите да бегом за водой!
Водой путники ополоснулись за домом, возле небольшого птичника с цесарками. Розовым мылом, пахнущим жасмином и лавандой, смыли с себя пыль и застарелый пот, переоделись в чистое и пошли к столу.
По здешним обычаям, угощение было накрыто не в доме в трапезной, а на улице, под просторным навесом возле бассейна, в котором плавали упитанные карпы с широкими, как у бобра, спинами.
Изнутри дворец испанского гранда выглядел куда роскошнее, нежели снаружи. Дом поверх штукатурки был расписан батальными сценами в духе рыцарей в сверкающих доспехах, храбро поражающих длинными пиками огнедышащих чешуйчатых рыб, зачем-то отрастивших короткие толстые лапы. Вдоль всего второго этажа тянулось широкое гульбище — здесь почему-то называемое балконом. Его поддерживали резные столбы, на них же опиралась и крыша.
Большую часть двора занимали цветочные клумбы и просторный лабиринт из кустарника. Правда, кустарник, при всей его густоте, на высоту поднимался от силы по колено, и потому заблудиться в лабиринте могла разве что забредшая в него ленивая кошка. В нескольких местах над зеленью возвышались скульптуры из белого мрамора. Еще одна, но темно-зеленая, выглядывала из центра выложенного мелкой керамической плиткой бассейна, столь обширного, что, случись осада, воды из него хватило бы полусотне коней на две недели. От бассейна веяло прохладой — в этой прохладе и стоял невысокий помост со столом на полтора десятка человек. Напротив, по другую сторону, тоже была заплетенная плющом беседочка. Но — только на двоих.
— Ну, как ты без нас, батюшка? — участливо спросила княгиня, наполняя вином высокий серебряный кубок. — Ладно ли у нас на стороне? Чем ныне Русь православная живет? Как дома, все ли спокойно? Что в Москве, как государь, чем с басурманами беда завершилась?
— Пока у нас на Руси царь такой, как Иоанн Васильевич правит, так и опасаться нечего, — поднял бокал Зверев. — Побили басурман милостью Божьей. Всех начисто вырезали, никто к себе в Османию сбежать не сумел. Надолго теперича дорогу в русские пределы забудут. За государя нашего, за Иоанна!
Вино было красным, густым, чуть сладким и с небольшой горчинкой. Приятное. Отставив кубок, Андрей взялся за целиком запеченную птицу с поджаристой корочкой. Спохватился, поняв, что тарелку с пичугой княгиня придвинула к нему одному. Все остальные вяло раскладывают по тарелкам какое-то странное месиво из гороха, капусты, шкварок и мелких кусочков мяса в густом кровавом соусе с помидорными косточками.
— У вас тоже голодно? — с подозрением спросил он.
— Не беспокойся, батюшка, — замахала руками Полина. — Нет таких печалей. Откель нам знать, что ты сегодня появишься? Оттого к обеду лишь одну цесарку и запекли. Кушай, не беспокойся. Паэлья тоже вкусная и сытная. Ты с дороги, тебе нужнее.
— Если вкусная и сытная, то я тоже хочу, — усмехнулся Андрей, вынимая косарь.
— Спасибо, батюшка, не нужно! — предупредила Арина, невесть откуда взявшимся легким движением поправила выбившийся из-под заменяющей платок легкой вуали локон и тут же по-детски почесала кончик носа. — Кушай сам, правда. Мы сыты.
— Я что, выгляжу тощим и некормленым? — Привычно нарезав птичку на несколько частей, глава семьи разложил ножки и бока не ставшим перечить Ермолаю и Пребране.
Княгиня же упреждающе вскинула руку и спросила:
— Так, сказываешь, голодно ныне на Руси?
— Беда странная с погодой, — вздохнул князь Сакульский. — То морозы середь лета ударят, то на Рождество теплынь, трава зеленеет, коров на выпас из стойл смерды выгоняют. А как озимые всходить начали, их — хлоп! — снегом снова и накрыло! Сама понимаешь, все пашни пересевать никаких рук не хватит. Бояре многие сами пахали, родовитость презрев, холопов в поля выводили. В итоге же все их труды заморозком июньским убивает. И так — через два года на третий. Плохо с хлебом, в общем. Капуста родится, она холода не боится. Репа, брюква не пропали. Огурцы, понятное дело, в ямах… Мне легче, мы в своих северах тепла и не ждем никогда, хлеб растим мало. Округ Москвы же совсем беда. Иные бояре, сказывают, столь обнищали, что холопов своих обученных на волю отпускают, ибо прокормить не в силах. На зерно ведь все больше рассчитывают, на хлеб. Пшеница же, известное дело, капризна. Кабы знали наперед про погоду-то, тоже, мыслю, капустой могли погреба забить.
