Я быстренько собрал осколки стакана и протер пол мыльной водой, а потом еще раз влажной тряпкой, чтобы correga tab[26] не проела линолеум. Мать тоже ничего не заметила, так как холила себя в большой комнате, одновременно посматривая продолжение сериала «Династия», которое я записал ей предыдущим вечером на видеокассету в литовской версии, потому что не успел прийти, когда давали польский вариант. Мать по-литовски ни бум-бум, но утверждает, что для «Династии» это не имеет никакого значения. Кроме того, литовская версия прерывается рекламой только три раза, да и длится всего-навсего полтора часа.
Я быстро оделся, вначале стрельнув «дисташкой» в свой личный «Сони». Городское тиви передавало «Awake On the Wild Side». Одежду я натягивал, подергиваясь в ритме «Tomorrow», нового, очень популярного шлягера Ивонн Джексон из альбома «Can’t Stand the Rain».
— Я пошел, мама! — крикнул я, подходя к двери. — Выхожу, слышишь?
Мама, не глядя на меня, активно помахала рукой с ногтями, покрытыми пурпурным лаком, а Джейми Ли Вергер, играющая Эриэл Каррингтон, одну из внучек старика Блейка, проговорила что-то по-литовски. Старик Блейк повел глазами и сказал: «Alexis». Вопреки видимости это было не по-литовски.
Я выбежал на улицу, в свежее октябрьское утро. До школы от дома неблизко. Однако времени у меня было в избытке, и я решил преодолеть это расстояние неспешным бегом. Jogging[27], понимаете? Сплошное здоровье и кондиция. Тем более что городской транспорт обанкротился полгода назад.
В том, что нечто происходит, я убедился немедленно. Да и трудно было не убедиться: с северной стороны города, от Манёвки, неожиданно донеслись звуки канонады, и тут же что-то гукнуло с такой силой, что закачался весь дом, со звоном вылетели две шипки из здания «Морской и колониальной лиги», а на фасаде кинотеатра «Палладиум» залопотали афиши пропагандистского фильма «Пожалей меня, мама», который крутили по утрам. Посещаемость была, можно сказать, никакая.
Через несколько минут рвануло снова, а из-за крыш выскочили в боевом строю четыре раскрашенных в зеле-но-коричневые пятна Ми-28-«Хавока», дымя ракетами, вылетающими из-под консолей. Вокруг вертолетов, оставляя за собой дымные хвосты, замелькали «стингеры».
«Опять, — подумал я. — Опять начинается».
Тогда я еще не знал, кто, кого и почему бьет. Но выбор был не так уже велик. Ми-28-«Хавок» наверняка принадлежали литовцам из дивизии «Плехавичюс». Наших войск поблизости не было, они сконцентрировались на украинской границе. Из Львова, Винницы и Киева снова этапным порядком выдворяли наших эмиссаров-иезуитов, да и в Умани, говорят, что-то назревало. Получалось, что отпор шаулисам[28] могла дать только Самооборона или немцы из фрайкорпса[29]. Правда, это могли быть и американцы из Сто первой воздушно-десантной дивизии, которая базировалась в Гданьске и Кёнигсберге, то есть Крулевце, и оттуда летала поливать напалмом плантации «Макового треугольника» Ковель—Пинск—Бяла Подляска.
Не исключено, что это было традиционное нападение на наш местный «Химический банк» либо очередные разборки рэкетиров. Я никогда не слышал, чтобы отечественные рэкетиры из организации «Коза ностра» располагали Ми-28-«Хавок», но исключить это было нельзя. В конце концов, кто-то же ведь украл в Санкт-Петербурге крейсер «Аврора» и уплыл на нем в предрассветный туман. Так почему б не вертолет? Вертолет даже легче стащить, чем крейсер, разве нет?
Ах, какая разница! Я надел наушники и врубил плеер, чтобы послушать «Julie», песенку группы «Jesus and Mary Chain» с нового компакт-диска «Cruising», и врубил полную громкость.
Julie, your smile so warm
Your cheek so soft
I feel a glow just thinking of you
The way you look tonight
Sends shivers down my spine
Julie
You’re so fine
So fine...
В подъезде, мимо которого я пробегал, стоял, держа за руку Мышку, младшую сестренку, мой сосед и дружок Прусак. Я остановился, снял наушники.
— Hej, Прусак. Привет, Мышка.
— Блеррппп, — сказала Мышка и слегка оплевалась, потому что у нее разошлась верхняя губа.
— Привет, Ярек, — сказал Прусак. — В шулю[30] идешь?
— В нее. А ты — нет?
— Нет. Слышал небось? — Прусак указал рукой в сторону Манёвки и, более широко, на север. — Хрен их знает, что из этого получится. Война, брат, на всю катушку.
— Факт, — ответил я. — Говорят, силу силой выбивают. Who’s fighting whom?[31]
— Keine Ahnung.[32] Какая разница? Не оставлять же Мышку одну, а?
На третьем этаже дома из раскрытых балконных дверей несся рев, визг, звуки ударов и пискливый плач.
— Новаковский, — пояснил Прусак, следуя за моим взглядом. — Жену колотит, потому как она записалась в Свидетели Иеговы.
— «Не будет у тебя других богов пред лицем Моим», — проговорил я, покачав головой.
— Чего-чего?
— Уррппп, — сказала Мышка, сморщив мордашку и прикрыв один глаз, что у Мышки означало улыбку. Я слегка поворошил ее волосики, реденькие и светлые.
Со стороны Манёвки послышались взрывы и лай автоматов.
— Пойду, — сказал Прусак. — Еще надо кухонное окно полосками заклеить, а то, глядишь, снова шипка вылетит. Вуе, Ярек.
— Вуе. Бывай, Мышка.
— Бирррп, — пискнула Мышка и брызнула слюной.
Мышку красавицей не назовешь. Но все любят Мышку.
Я тоже. Мышке шесть лет. Ей никогда не будет шестнадцать. Чернобыль, верно догадались. Мать Прусака и Мышки сейчас лежит в роддоме. Всех нас интересует, что у нее родится. Оч-чень интересует.
— Кошка гулящая! — рычал наверху Новаковский. — Жидовская морда! Я у тебя вышибу из башки этот идиотизм, обезьяна рыжая!
Я включил плеер и побежал дальше.
Julie, Julie
There’s nothing for me but to love you
Hoping it’s the kind of love that never dies
I love the way you look tonight
Julie
You’re so fine
You’re all that really matters...
На Новом Рынке почти не было народу. Хозяева магазинов запирали двери, опускали металлические жалюзи и решетки. Работал только «Макдоналдс», потому что «Макдоналдсы» экстерриториальны и неприкосновенны. Как обычно, там сидели и обжирались корреспонденты различных газетных концернов и тивишники всяческих станций.
Был открыт также книжный магазин «Арена», принадлежащий моему знакомому, Томеку Годореку. Я частенько заглядывал к Томеку, покупал из-под прилавка разную контрабанду, самиздаты и литературу, запрещенную Курией. Кроме книжного бизнеса, Томек Годорек занимался изданием пользующегося спросом ежемесячника «Кутила», местной мутации «Плейбоя».
Томек стоял перед магазином и смывал растворителем намалеванную на витрине надпись: «ВЗДЕРНЕМ, ЖИДОВСКАЯ МОРДА».