Позади раздался громкий стон, а после Вензольо – его голос Антоло узнал бы из тысячи – взвизгнул:
– Отползай, отползай!
– Да как же он отползет? – прогудел Емсиль, и тут его слова заглушил рвотный спазм.
Антоло обернулся.
Бохтан блевал, заботливо поддерживаемый за плечи барнцем. Блевал водой и слизью, поскольку покормить их никто в тюрьме не озаботился. Хорошо, что вода стояла в бадейке. Не слишком свежая, теплая, но хоть как-то можно смочить пересохший рот.
– Сам бы так по мозгам получил, я бы поглядел, как бы ты ползал… – ворчливо проговорил Емсиль.
– У меня, может, голова п’обитая! – запальчиво возразил Вензольо, показывая слипшиеся от крови волосы.
– Как бы не так! Череп твой молотком не пробьешь! – отвечал Емсиль. – Ссадина хорошая, плешь, может быть, останется…
– Плешь? Это какая сволочь в меня кувшином запустила? Да я его из-под земли достану!
– Умолкни! Визжишь, как поросенок, – зло бросил т’Гуран, который сидел, опершись спиной о стену и баюкал правую руку.
– Нет, ты видел, кто? Скажи мне – кто из них?
– Отстань…
Антоло сел, помогая себе руками. Может, не стоило так отчаянно сопротивляться? Вон, Емсилю почти и не досталось. Да и офицеры, за исключением того, что сбежал, сдались быстро – должно быть, в надежде на снисхождение.
Свет, проникающий в широкую камеру через три зарешеченных окошка под потолком, давал возможность разглядеть всех обитателей городской тюрьмы Аксамалы. А набралось их человек сорок, на первый взгляд. В основном оборванцы – сброд из самых низов. Нищие, не желавшие, согласно последнему распоряжению магистрата, побираться в строго отведенных местах, а именно с правой стороны паперти храмов Триединого. Десяток молодых людей самого разбойного вида самозабвенно резались в «камни-ножницы-бумага». Игра шла на подзатыльники, причем снисхождения к товарищам по несчастью никто не испытывал – лупить так лупить. Кто-то еще спал, свернувшись, как бездомные коты. Издали они напоминали скорее груду тряпья, чем живых людей. Человек пять стояли в очереди к бадье для отправления естественных надобностей и вяло поругивали засевшего надолго.
Одна стена камеры состояла из толстых граненых прутьев. За ней виднелся освещенный редкими факелами коридор, который изгибался полукругом.
Антоло вспомнил рассказы о городской тюрьме. Якобы разместили ее лет триста назад в круглой башне, оставшейся от внутреннего кольца стен, когда Аксамала расширилась настолько, что прапрапрадед нынешнего императора повелел возводить новую защиту. Потому и шел коридор по кольцу, огибая защищенные мощной кладкой лестничные пролеты и караулки, тогда как помещения для арестантов находились по внешнему ободу кольца. Кроме того, тюрьма имела несколько этажей, и чем выше было положение заключенного, тем на более высокий этаж он попадал. Судя по всему, их забросили на самый нижний, полуподвальный.
– О! П’оснулся? – Вензольо повернулся к табальцу. – Живой?
– Похоже, скорее живой… – нерешительно ответил Антоло. – Как нас угораздило?..
– А ты что, не помнишь ничего?
– Нет, почему же… Помню. Пока я на сержанта не бросился, все помню. А потом…
– Еще бы! – оскалился Вензольо. – Мне с пола все хо’ошо видно было. Дубинкой по темечку!
Антоло потрогал здоровенную шишку под волосами. Наверное, так оно и было. Вот почему он вроде бы и помнит, как их волокли по улицам города, а потом швыряли в зарешеченную камеру, но все события словно в тумане.
– Но я его тоже зацепил? – проговорил он неуверенно.
– Зацепил, зацепил! Думаю, зуб он таки выплюнул!
– Ну, чего вы радуетесь, остолопы? – мрачно заметил Емсиль. – Что вам срок каторги накинут?
– А что нам, плакать, что ли? – окрысился южанин. – Что ты п’едлагаешь?
– Да ничего! – Барнец отвернулся и склонился над Бохтаном.
Преодолевая слабость и головокружение, Антоло подполз к ним поближе.
– Сильно ему досталось?
– Тебе-то не все равно? – неприязненно ответил Емсиль.
– Ты чего? – удивился табалец. Их друг из Барна всегда отличался спокойствием и невозмутимостью, а тут ни с того ни с сего….
– Чего, чего… Ничего! Сопи в две ноздри – вон люди уже оборачиваются.
Антоло оглянулся. Неправда. Никто на них не оборачивался. Что, у заключенных своих забот и хлопот мало? Тем более что якшаться с нарушителями указа императора мало кто захочет.
– Ты чего, Емсиль? Не с той ноги встал?
– Если хочешь знать, я вообще не ложился, – хмуро ответил барнец. – Пока некоторые рожу об солому давили, я с ним возился! – он кивнул на Бохтана.
– Так я что ли виноват?
– А кто? – Емсиль сжал кулаки. – Тебе не все равно было, к кому идти? И когда… Не захотел он офицеров пропускать!
– Чего ты взъелся на него? – вмешался Вензольо. – Не хватало еще уступать этим хлыщам из каза’м! Так они на голову сядут совсем. И ножки свесят!
– Ага! А нам теперь из-за его гордости на каторгу?
Антоло задохнулся от возмущения. От кого, от кого, а от Емсиля он такой отповеди не ожидал. Обида комком подступила к горлу, кровь бросилась в щеки.
– А зачем вы тогда встряли? – воскликнул он. – Не ваша драка – значит, и лезть нечего! Я бы и сам…
– Что ты «сам»? – негромко проговорил т’Гуран. – Много ты навоевал бы против четверых?
– Ну и что? Если вам все равно!
– Нам не все равно, – терпеливо, словно неуспевающему ученику объяснил вельсгундец. – Было бы все равно, сидели бы и хлестали мьельское. Но мы ввязались в эту драку вместе с тобой…
– Из-за твоей гордыни, – добавил Емсиль.
– Можно и так сказать, – не стал спорить т’Гуран. – Но у нас, в Вельсгундии, предпочитают слово «честь», а не гордыня. Спускать обиды нельзя никому. Но… Я бы на твоем месте предпочел вызвать этого офицера на поединок. Скажем… завтра.
– Завтра он уже никого не вызовет, – рыкнул барнец. – И ты тоже. И я. И Вензольо.
– И Летгольм, – невозмутимо проговорил т’Гуран. – И тот офицер, которого Летгольм заколол, кстати, тоже.
– Все в руке Триединого, – пожал плечами Антоло.
Вельсгундец почесал кончик носа, как обычно делал во время ответов на сложные вопросы профессоров.
– Понимаешь, – сказал он, глядя мимо Антоло. – Понимаешь, наказание императора для всех одно, но по каждому оно ударит по-разному. Меня отец по головке не погладит за то, что из университета выгонят.
– А нас выгонят?
– А ты как думал? – прищурился Емсиль. – Хорошо, если бумагу выправят об окончании подготовительного…
– Выгонят, – согласился т’Гуран. – Если уже не выгнали…
– Ну и что? – запальчиво воскликнул табалец. – Можно еще раз поступить!
– Как бы не так! Изгнанного за нарушение указа императора на повторный курс не возьмут. И ни на какой другой не возьмут…
