Гимли и Леголасу, стоявшим рядом, показалось, что Эовина сдерживает слезы, их тронула ее печаль, тем более, что она была горда и смела. Она только спросила:
— Едешь, Арагорн?
— Еду, Королевна.
— И не позволишь мне ехать в твоей свите, как просила?
— Нет, Королевна! Не могу позволить без ведома твоего Короля и твоего брата. Но они придут не раньше, чем завтра вечером, я же не могу терять ни часа, ни минуты. Будь здорова!
Девушка упала на колени:
— Молю тебя!..
— Нет, Королевна! — ответил он еще раз, поднял ее за руку с колен, потом нагнулся, поцеловал ее руку, вскочил в седло и помчался вперед, не оглядываясь. Только те, кто хорошо его знал, поняли, как ему было трудно в эту минуту.
Эовина словно окаменела. Опустив руки и стиснув пальцы, она смотрела вслед всадникам, пока они не скрылись под черной стеной Безумной Горы Двиморберг, в которой были Ворота Умерших. Потом она повернулась и, спотыкаясь как слепая, пошла к своему шатру. Из ее подданных никто не видел этого прощания, потому что от страха все попрятались по шатрам и боялись выйти, пока солнце не согреет ущелье и пока совсем не уйдут чужаки, не боящиеся мертвецов.
Многие говорили:
— Это эльфийское семя. Пусть идут туда, где их место, в свои темные страны, и не возвращаются. Нам без них хватает бед.
Дружина ехала в сером полумраке, потому что солнце еще не поднялось из-за черного гребня Безумной Горы. Им всем стало не по себе, когда два ряда старых камней привели их к Урочищу Димгол. Здесь, под черными деревьями, мрачная тень которых даже Леголасу показалась страшной, они увидели глубокое ущелье у подножия горы, а перед ним посреди дороги — огромный одинокий камень, как перст, указующий гибель.
— Кровь в жилах стынет, — сказал Гимли.
Остальные молчали, и голос гнома прозвучал глухо, будто упал на влажную подушку еловых игл под ногами и в ней пропал. Кони вздрагивали и прядали ушами, отказываясь идти мимо зловещего камня, всадникам пришлось спешиться и вести их в поводу. Так они спустились в ущелье и дошли до стены, в которой, словно пасть ночи, зияли Черные Ворота. Знаки и цифры на арке ворот, вырезанные в Незапамятные времена, почти стерлись за прошедшие века, но ужас навис над воротами, как серое облако.
Дружина остановилась, и, наверное, не было в ней ни одного сердца, не дрогнувшего от страха, кроме сердца Леголаса, ибо эльфы не боятся людских призраков.
— Зловещие Ворота, — сказал Халбард. — За ними моя смерть. Я, несмотря ни на что, туда войду, но кони не хотят.
— Если мы пойдем, значит, и кони должны идти с нами, — сказал Арагорн. — Если нам удастся пройти сквозь Тьму, останется еще много гонов пути, каждая минута промедления на руку Саурону. За мной, вперед!
Он вошел в гору первым, и так сильна была его воля в эту минуту, что все дунаданы, как один, шагнули за ним, а их кони дали себя повести. Кони Следопытов сжились со своими хозяевами и готовы были привыкнуть даже к темноте подземелья, ибо чувствовали, что хозяева не колеблются. Только Эрод, конь из Рохана, задрожал, обливаясь потом, и заржал так, что его стало жалко. Леголас закрыл ему руками глаза и пропел несколько слов. Слова прозвучали ласково и печально. Конь успокоился, эльф пошел рядом с ним, и так вместе они вошли в гору. Последним остался Гимли. У него вдруг подогнулись ноги, и он рассердился на себя.
— Неслыханно, — пробурчал он. — Эльф идет в подземелье, а гном боится!
С этими словами он переступил порог. Но ему показалось, что ноги у него стали чугунными, и охватила его такая тьма, что даже он, Гимли сын Глоина, без страха измеривший глубочайшие подвалы мира, вдруг ослеп.
Арагорн в Дунгарском Укрытии запасся факелами и, идя впереди, держал один факел высоко над головой. Второй нес Элладан, шедший последним из Следопытов. Гимли, спотыкаясь, пытался от него не отставать. Он ничего не видел, кроме дымного пламени факела, но когда Дружина на мгновение останавливалась, ему казалось, что со всех сторон доносится шепот, приглушенный говор голосов на языке, которого он ни разу в жизни не слышал.
Никто на Дружину не нападал, никаких препятствий они не встречали, но с каждой минутой гному становилось все страшнее. Теперь он осознал, что на этом пути нет возврата назад, и понял, что за Дружиной шаг в шаг идет невидимая толпа, армия призраков во тьме.
Так они шли довольно долго, и вот Гимли увидел то, о чем потом ни за что вспоминать не хотел. Коридор, по которому они шли в темноте, с самого начала был довольно широк, а тут стены расступились еще шире, и Дружина вдруг оказалась в обширном зале. Здесь на гнома напал такой страх, что ноги чуть не отнялись. Далеко слева что-то заблестело, и Арагорн с факелом направился именно туда. Может быть, он хотел взять блестящий предмет?
«Как он не боится? — подумал Гимли. — В любой другой пещере Гимли сын Глоина первым побежал бы на блеск золота, но не здесь! Пусть оно лежит себе спокойно!»
Но он все-таки подошел ближе и увидел, что Арагорн встал на колени. Элладан светил ему двумя факелами. Перед ними лежал скелет громадного воина в кольчуге, рядом оружие, не рассыпавшееся от ржавчины, потому что в пещере было необыкновенно сухо; кольчуга была позолочена, золотой пояс украшен гранатами, как и шлем, надетый на череп. Лежал он лицом вниз перед нишей с запертой каменной дверью. Конец пути! Пальцы мертвеца были втиснуты в просеченную в камне щель, а зазубренный меч, брошенный рядом, говорил о том, что воин в смертельном отчаянии пытался прорубить выход в камне.
Арагорн не тронул скелета, но долгим взглядом молча смотрел на него, потом встал и глубоко вздохнул.
— Над этим несчастным до конца света не зацветут симбельмины! — шепнул он. — Девять и семь курганов зеленеют под солнцем, а он столько лет пролежал под дверью, которую не смог открыть. Куда она ведет? Почему он хотел пройти? Никто не узнает…
— Мне нет дела до ваших дел! — вдруг закричал он, обратившись к звучащей тьме подземелья. — Прячьте свои сокровища и свои тайны, рожденные в Черные Годы! Я ничего не желаю, только успеть вовремя! Дайте нам пройти и идите за нами, я зову вас к Камню Горы Эрк!
Ему никто не ответил, если не считать ответом вдруг наступившую тишину, более пугающую, чем перед этим неясные шепоты. Потом повеяло холодом, факелы замигали, замерцали и погасли. Больше разжечь их не удалось. Что происходило дальше, прошел час или много часов, Гимли просто не запомнил. Дружина шла вперед, он все время бежал последним, его гнал страх, ему казалось, что невидимая толпа вот-вот его раздавит. Он слышал шелест, будто шаги призрачных ног, спотыкался, падал на колени, боялся, что больше не выдержит, что еще немного — и он сойдет с ума и сам побежит назад, в лапы настигающего кошмара.
