— Отмечают хорошую новость, — с горечью про изнес он.
Новость, как ни обманывай себя, была только одна. Да, все сходится…
— Каллены уехали… Как же я забыла: индейцам не нравится, что они живут в Ла-Пуш.
Квилеты верят в то, что «холодные», или кровопийцы, — исконные враги их племени, не меньше, чем в легенды о великом потопе и предков-оборотней. Обычные сказки, фольклор, однако некоторые относятся к этому серьезно, например старый друг отца Билли Блэк, хотя его собственный сын Джейкоб считает все это предрассудками. Билли велел мне держаться подальше от Калленов…
Имя всколыхнуло душу, и на поверхность стало подниматься нечто спрятанное глубоко внутри, о чем не хотелось даже думать.
Целую минуту мы молчали. Чернильное небо за окном стало кобальтовым: за дождевыми облаками занималась заря.
— Белла! — позвал Чарли.
Полная дурных предчувствий, я обернулась.
— Он бросил тебя в лесу?
Лучше ответить вопросом на вопрос.
— Откуда ты знал, где меня искать? — Я старательно пряталась от реальности, которая надвигалась, словно асфальтовый каток.
— Из твоей записки, — удивленно ответил папа, доставая из заднего кармана клочок бумаги, грязный и затертый, сотни раз перечитанный. Чарли протянул его, словно вещественное доказательство. Небрежный почерк удивительно похож на мой собственный.
«Ушла в лес с Эдвардом. Скоро буду. Б.».
— К ужину ты не вернулась, я стал звонить Калленам. Никто не отвечал, — тихо произнес Чарли. — Тогда я связался с госпиталем, и доктор Джеранди ответил, что Карлайл уехал.
— Куда они уехали? — спросила я.
— А Эдвард не сказал?
Внутренне съежившись, я покачала головой. Ну зачем папа назвал его по имени? Боль вырвалась наружу, налетела, ошеломила.
— Карлайлу предложили работу в крупной клинике Лос-Анджелеса. Думаю, хорошим жалованьем заманили.
Солнечный Лос-Анджелес… Туда они точно не поедут! Я вспомнила палящие лучи, отражающиеся от кожи, любимое лицо… и содрогнулась от невыносимой боли.
— Так Эдвард бросил тебя в лесу? — не унимался Чарли.
Боже, ну хватит меня мучить!.. Пытаясь избавиться от боли, я бешено мотала головой.
— Сама виновата. Он оставил меня на опушке, недалеко от дома, а я пошла за ним… Остановить пыталась…
Чарли начал что-то говорить, но я по-детски заткнула уши.
— Папа, я больше не могу это обсуждать! Хочу в свою комнату…
Прежде чем он успел ответить, я соскочила с дивана и понеслась по лестнице.
В доме кто-то был, кто-то оставил записку, чтобы Чарли знал, где меня искать. Как только я это поняла, возникло страшное подозрение. Скорее в комнату! Закрыть дверь на замок и проверить плеер!
Вроде все точно так, как было утром. От нажатия кнопки медленно поднялась крышка.
Пусто!
Альбом, который подарила Рене, на кровати, там же, где я его оставила. Дрожащими руками я открыла обложку. Листать дальше первой страницы не пришлось. Металлические уголки на месте, а вот фотография… Осталась только моя кособокая надпись: «Эдвард Каллен. Кухня Чарли, 13 сентября».
Все, больше смотреть незачем, он вряд ли что-нибудь пропустил…
«Ты сможешь жить полноценной жизнью, будто никогда меня не знала», — обещал Каллен.
Пол в моей комнате гладкий, деревянный. Касаюсь его ступнями, теперь ладонями, а теперь — виском. Милый Господи, пусть я потеряю сознание! Увы… Волны страшной боли, прежде лизавшие ноги, поднялись и накрыли с головой.
А мне и не хотелось всплывать…
ОКТЯБРЬ.
НОЯБРЬ.
ДЕКАБРЬ.
ЯНВАРЬ.
Глава четвертая
Пробуждение
Время идет. Идет вопреки всему. Даже когда любое движение секундной стрелки причиняет боль, словно пульсирующая в синяке кровь. Идет неровно: то несется галопом, то тянется, как кленовый сироп. И все же оно идет. Даже для меня.
Чарли ударил кулаком по столу:
— Все, Белла, ты едешь домой!
Я оторвала глаза от корнфлекса, который скорее изучала, чем ела, и изумленно уставилась на отца. Нить беседы давно потеряна — разве мы вообще беседуем? — и я не знала, как понимать папины слова.
— А это разве не дом? — сконфуженно пробормотала я.
— Вернешься к Рене в Джексонвилл, — пояснил он.
Кипя от гнева, папа наблюдал, как до меня доходит смысл его слов.
— Что я сделала? — Как несправедливо! Четыре месяца я вела себя просто безупречно. После первой недели, о которой мы тактично молчали, ни разу не пропустила школу. Отлично училась. Не нарушала комендантский час (как же его нарушить, если вечерами сидишь дома?) и чуть ли не каждый день готовила горячий ужин.
— Ты ничего не делаешь — в этом вся беда, — нахмурился Чарли. — Никогда ничего не делаешь!
— Хочешь, чтобы у меня появились проблемы? — удивилась я. Как трудно поддерживать разговор! Я так привыкла отвлекаться от происходящего, что пробки в ушах образовывались сами собой.
— Лучше проблемы, чем… чем вечная хандра!
Обидно! Я же старалась не замыкаться в себе и не хандрить!
— Я не хандрю!
— Извини, неправильно выразился, — съязвил папа. — Даже хандра — это какая-то активность, а у тебя ею и не пахнет. Ты просто неживая… Да, Белла, именно неживая.
Обвинение попало точно в цель. Тяжело вздохнув, я попыталась ответить как можно эмоциональнее:
— Прости, папа! — Боюсь, получилось вяловато. Я-то думала, что обманываю Чарли для того, чтобы уберечь его от страданий. Тяжело сознавать, сколько усилий потрачено напрасно.
— Не надо извиняться.
— Хорошо, — вздохнула я, — тогда скажи, что делать.
— Белла, — нерешительно начал Чарли, внимательно следя за моей реакцией, — милая, ты ведь не первая, на чью долю выпадают подобные испытания…
— Да, знаю. — Моя ухмылка получилась слабой и неубедительной.
— Слушай, думаю… думаю, тебе нужна помощь.
— Помощь?
Папа заговорил не сразу, тщательно подбирая слова.
— Когда твоя мама уехала, — хмуро начал он, — и забрала тебя… Я впал в настоящую депрессию.
— Понимаю, — пробормотала я.
— Но я справился, — продолжил папа, — а вот ты не справляешься. Я ждал, надеялся, что дело пойдет на поправку. — Он взглянул на меня так, что пришлось отвести глаза. — Мы оба чувствуем: дело на поправку не идет.
— Со мной все в порядке.
Чарли не слушал.
— Может, тебе стоит с кем-нибудь поговорить? С профессионалом…
— Хочешь отправить меня к психоаналитику? — чуть резче ответила я, догадавшись, к чему клонит папа.
— Думаю, это поможет.
— А если нет?
Я не особо разбиралась в психоанализе, но понимала: не будучи честной, нельзя рассчитывать на помощь. Сказать правду? И провести остаток жизни в обитой войлоком палате?
