— Просто признайся, что у тебя на этот раз не наалхимичелось, — скептично хмыкнула духовник.
— Ой, ладно! Подумаешь, гуанна искусственная из земляного масла не получилась, не бери в голову. Зато глянь, что за штукень! Я тогда деду Апанасу хотела сделать растягивающуюся заплату на сапоги, но ничего не вышло. Дыра, как была, так и осталась, но, заметь, уже пятый год обувке сносу нет! И никаких жалоб.
Яританна рассеянно подумала, что несчастный сторож просто боится лишний раз жаловаться, чтобы энергичная дочурка управляющего в сердцах не извела последнее. Не то, чтобы Эл была столь уж бездарна в своём деле. Напротив, в травничестве девушка завидно выделялась и чутьём, и нетривиальным подходом, и умением совмещать методики. Вот только ни одно из перечисленных достоинств не спасало её подопытных при работе подмастерья с алхимическими реагентами. Самым нейтральным и даже предпочтительным, в какой-то степени, было просто отсутствие желаемого результата, но были прецеденты и полномасштабных взрывов со всеми спецэффектами.
— Гордись! — травница вскинула свой острый подбородок. — Тебе выпала великая честь поучаствовать в создании истории отечественной алхимической мысли. Эта новая разработка перевернёт жизнь простых обывателей!
— Эл, солнце моё, может, по-хорошему разойдёмся? — заискивающе глянула на компаньонку Танка. — После твоего последнего изобретения я вообще ходила с окраской а-ля старый-старый зомби.
Валент только злобно глянула на подругу и по совместительству самый близкий, удобный и дешёвый экспериментальный материал, вынула из своей травницкой сумки плоский бутылёк и щедрою рукой сыпанула на экспроприированную обувку. В воздух поднялось облачко желтоватой пыли, и маленькую душную комнатку сразу же заволокло непередаваемым ароматом горклого бараньего жира. Девушки синхронно скривились.
— Ну, побочные эффекты, я ещё не все изучила, — небрежно пожала плечами Алеандр, стараясь не обращать внимания на внутренний голос, что просто вопил о передозировке.
— Ну да, ну да, одним из таких эффектов будет обширная гангрена у подопытного?
— Не иронизируй! — вяло огрызнулась травница, вешая заметно потяжелевшие и потемневшие лапти, с которых продолжал сыпаться экспериментальный порошок, на черенок стоящих возле двери старых потрескавшихся грабель. — Я тебе зуб даю, что ничего у тебя не отвалится! За раз отвалиться может только от кислоты, заклятья или нежити. Сейчас отвисится, проветрится и только в бой!
— Не обуем, так врагов закидаем, — кислым голосом протянула Танка.
— Я ими сейчас тебя закидаю! — Валент серьёзно обиделась на отсутствие экспериментаторского энтузиазма у подруги. — И вообще, нужно поддерживать отечественное зельеварение!
Удалиться в противоположный угол с видом поруганной добродетели, дабы одним своим образом вызывать у недостойных угрызения совести у неё не получилось, по причине крайне стеснённых бытовых условий и отсутствия противоположного угла как такового. Самый дальний от Танки находился аккурат под злосчастными граблями, вокруг которых уже насыпалась небольшая горка начавшего слегка искриться порошка.
По уверениям той же Танки, жаловаться им было решительно не на что, поскольку какая-никакая крыша над головами присутствовала, как и слабый неуверенный намёк на комфорт, представленный одним, едва влезшим в комнатушку тюфяком и двумя тарелками невразумительной тыквенной каши. Всё остальное вполне могло расцениваться, как жизненные трудности во имя закалки характера и сохранения скудных финансов.
Чердачок, гордо именуемый хозяином на западный манер мансардой, располагался аккурат над кухней, точнее тем убожеством, что предполагалось помывочными чанами, а ныне же без должного надзора и крепкой хозяйской руки превратилось в первоклассный отстойник. Посему не следовало особо удивляться ядрёному аромату, пропитавшему каждую доску и гвоздик нелепого скошенного помещеньица. Его-то и за склад признать было совестно. Только жадный мужичонка, с тяжёлыми обвисшими щеками, потными руками и на удивление круглым брюшком, какими-то неведомыми путями приходившийся роднёй местному градоправителю (это как пить дать в мелких городках Словонищ другие долго доходные места и не держали), оказался излишне жаден до жилой площади и, изрезав второй этаж, как не снилось и диким оркам, оставил лишь совсем негодящий для сдачи скошенный гробик. В него с явного попустительства прислуги стекались все потоки негодящего хлама, миграционные маршруты почтенных грызунов и пути паломников-тараканов, ищущих последнее пристанище. Иссохшие трупы верных призванию членистоногих полноценными могильниками устилали углы и полки, в местах скопления паутины образуя настоящие гроздья. Небольшой комод, приваленный к торцу под ноклоном в градусов тридцать-сорок, почти полностью перекрывал маленькое незастеклённое окошко и печально щерился отбитыми полками, как старый каторжанин. Возле него вырастала гора треснувших черепков, старых ламп, скалок, ломаных стульев, лишь слегка огибая центральную проплешину, двумя волнами заходя на стены. Единственным плюсом был массивный каминный короб, обмазанный рыжевато-бурой глиной. От него ещё веяло жаром и каким-то небрежным, пыльным, но очень наивным уютом. Уставшие за день мытарств девушки попеременно прикладывали к нему ноющие пятки. Только плюс этот был настолько незначительным на фоне общих экстремальных условий, что даже Чаронит предпочитала на него не упирать.
Посверлив друг дружку для острастки серьёзными взглядами и не найдя пристойного повода для примирения или новой ссоры, подмастерья принялись за нехитрый ужин.
— Триликий, — тяжко выдохнула Танка, заметно покачнувшись на выуженной их хлама трёхногой табуретке, — это почти также мерзко, как рыбные котлеты в Замке. Не удивлюсь, если кости попадаться начнут.
— Здесь ключевое слово почти! — назидательным тоном поправила подругу Эл, без особенных потуг отправляя в рот вторую ложку желтоватого студенистого варева. — Вкуса особого, конечно, нет, но и консистенция не соплевидная. Здесь главное приноровиться и думать о вечном.
Травница смело заглотила очередную ложку, стараясь особенно не гримасничать, перекатывая во рту жёсткие сырые комочки и редкие пригарки. То ли ввиду призвания, то ли сама по себе, но к овощам и прочей растительности она питала большую гастрономическую привязанность и с чистым сердцем прощала им возможные огрехи готовки, считая, что изжить полезность даров природы сложнее, чем просто испортить. Духовник, не разделявшая её убеждений и пристрастий, лишь невольно кривилась в попытке договориться с собственным желудком, отчаянно требовавшим мяса. Девушка дважды вяло прокрутила ложкой слишком жидкую для каши, но катастрофически недотягивающую до супа субстанцию, проследила траекторию всплытия комочков и слегка брезгливо принюхалась. На её усмотрение от смеси пахло сыростью, землёй и кабачками, овощем, безусловно, универсальным, но безвкусным и оттого презираемым. Травница умудрялась обонять в поданной на ужин субстанции тыкву, мёд и эстрагон, но скромным труженикам подземелий такие ароматические изыски оставались недоступны.
