— Ну, не знаю я, откуда кувшин у меня взялся, — поводил ладонью здоровой руки туда-сюда англичанин. — Обнаружил у себя под мышкой, когда к тракту вышел после встречи с Бабой Ягой.
— Понятно, — сказал Чурила, вероятно, только для самого себя, потому что никто прочий никаких идей не имел. Стефан вообще хотел знать только одно: можно пить это, либо умрешь?
— Поздравляю, товарищи, мы отмечены Господней милостью, — продолжил Пленкович. — Это амброзия, нектар, слезы ангелов, «живая» вода. Еще имеется дюжина эпитетов.
— Но на самом деле это сы-ма-гон, — не удержался Дюк.
— Ее дар? — спросил Вильгельм.
— Так больше и предположить нечего, — пожал плечами Чурила. — Не ассасины же оставили в наследство.
— Ладно, — подвел итог разговорам Стефан. — Для душевного спокойствия и восстановления подорванного здоровья предлагаю отведать по чарке этого напитка, глядишь — и уснуть удастся. Отдых нужен, завтра снова в путь.
— Согласен, — сказал Чурила.
— Поддерживаю, — ответил Вильгельм и с нарочитой осторожностью налил в стаканы янтарный напиток. — Торжественность момента ощущается в отсутствии тостов.
— На самом деле их слишком много, чтобы озвучивать, — добавил Дюк.
— Слова к телу не пришьешь, — вставил свою реплику Чурила. — Пусть мыслями мчатся вскачь.
И первым приложился к своей чарке, смакуя маленькими глотками чудесное питие. Рыцари поддержали его пример.
Если пьешь в первый раз, то обязательно при этом прислушиваешься к своему организму: как оно? Кажется, что вот и наступает — волшебное превращение организма в источник радости и веселья. А на самом деле — who knows? Напиток шибанул газами в нос, ласково скользнул в желудок и взорвался там огнем, причем — сразу по всему организму.
— Слушайте, — сказал Вильгельм. — Какие интересные впечатления!
— Впечатления самые положительные, — добавил Стефан. — Сил прибавилось, теперь любым мечом могу махать от заката до рассвета.
Он в доказательство своих слов поднял над головой руку с зажатым в ней воображаемым мечом, но не сумел ее удержать — та как-то сама по себе вяло опустилась на колени, будто в ней и не осталось костей, только хрящи.
— И вдохновение снизошло! — порадовался Чурила. — Песни сами просятся на язык, причем так красиво выходит — заслушаешься!
— Сидя на красивом холме, я часто вижу сны, и вот, что кажется мне:
Что дело не в деньгах и не в количестве женщин,
Не в старом фольклоре и не в новой волне.
Но мы идем вслепую в странных местах.
И все, что есть у нас — это радость и страх.
Страх, что мы — хуже, чем можем.[31]
Голос у Пленковича и так-то был, мягко сказать — не очень. Теперь же он вовсе несказанно изменился, уподобившись кличу боевого ишака, нечаянно наступившего в слоновий навоз.
Вильгельм удивился: какие чудесные люди рядом с ним сидят, но как слаб этот хунгарский рыцарь и какой отвратительный вой издает ливонский Чурила. Непременно бы надо им мозги вправить мудрым словом.
— London — is the capital of Great Britain, — произнес он и, крайне удовлетворенный, уснул, откинувшись на заранее приготовленную подстилку из лапника.
Впрочем, остальные собеседники тоже не дремали. Они уже спали, устроившись со всем удобством на своих уготованных ложах. Никто не караулил ни костер, ни самих себя. Былые победители страшных ассасинов сделались беззащитными, как щуки, пролежавшие на воздухе некоторое время и от этого впавшие в ступор.
Но что может таить угрозу в ночном Мекленбургском лесу? Разве что заблудшая душа, призрак, вывалившийся на полянку в поисках своего отдохновения. Разве что леший, пришедший поболтать с лошадьми и расчесать им гривы. Разве что злобное порождение Нави, обожравшееся мертвечины на месте могильника недавней схватки. Разве что прекрасная женщина, умеющая летать в ступе.
Никому не было дела до лежащих в крепком сне людей: силача Стефана, красноречивого Чурилы и мудрого Вильгельма. Все прошли мимо, никто не позарился на беззащитность. Разве что Баба Яга добавила в рассыпающийся костер дров, подошла к каждому воину и приложила ладонь к его лбу.
Чурила застонал, заметался во сне, женщина, напротив, улыбнулась ему. Дюк, когда мягкая ладонь легла ему на голову, заплакал, не открывая глаз. Баба Яга одарила и его улыбкой.
Вильгельм, напротив, сладко, не просыпаясь, потянулся, умиротворенно вздохнул и блаженно осклабился. Красавица над ним нахмурилась, закусила себе губу и все-таки не удержалась от слез, которыми набухли ее прекрасные глаза. Одна из слезинок капнула принцу на щеку, но он от этого не проснулся, заулыбался пуще прежнего.
Баба Яга пробыла на поляне почти до рассвета, думая свою извечную думу: как уберечь мужчин, как заставить их всегда быть подле женщин, нуждающихся в их защите, ласке и внимании. Пожалуй, что — никак, если, конечно, женщина — не сука[32]. Перед уходом она осенила единым крестом всех спящих людей и исчезла в сумрачном лесу.
6. Колдовство инквизитора Жана де Бетенкура
Жан де Бетенкур не мог подойти к первой встречной колдунье и напрямую спросить про шар, пирамидку, кожу и свечи. Во-первых, потому, что встречались колдуньи, положа руку на сердце, достаточно редко. Это инквизиторы «нумеро ду» ловили их косяками, скорее, для отчетности и некоторой доли самоутверждения. А как же — деньгу с них поиметь, власть над телом употребить. Во-вторых, даже если найдется подходящая колдунья, вряд ли можно верить всему, что она наплетет. Самому бы прочитать, так не обучен грамоте. Да и вредно это. Чтение приводит к вырождению нации — в этом он был уверен абсолютно. Только развлечения эту самую нацию спасут.
Говорят, на востоке был древний народ, все сплошь грамотные. Их даже звали «кирьяла»[33]. Ну и где теперь они? Именуются, правда, за глаза, «карьяла»[34], а сами — вымирают. И их еще все, кому не лень, вымирают. Потому что слишком грамотные.
Не так давно, правда, эта самая кирьяла пришла к стенам второй столицы Швеции, Сигтуне[35], где окопались очень уважаемые слэйвины, перебравшиеся, в основном, из германских окрестностей Любека, да и разорили ее к чертям собачьим. Подумаешь, наложили ушлые князья руки на рожь, ячмень и виноград — вот уж проблема, что цены в рост, угроза голода и прочее. Всегда можно было по поводу винограда договориться. Так нет, опечалился Олаф, что в Новгороде ливонском сидел, сына своего малолетнего, Магнуса, приобщил и воеводой тамошним Добрышей из Пряжи вооружился. Никто из сигтунских князей не спасся, Добрыша взъярился круто, чуть к Любеку рать свою не двинул через море. Еле уговорили, спасибо, что и в Новгороде свои князья имеются: Александр и Владимир. Возвернулся Добрыша восвояси на Волхов, только некий Васька Буслаев еще долго безобразничал, добравшись до Англии и набрав там банду пиктов. Ну, так и он со временем успокоился, а пикты разбежались.
