– Тогда что…
– У тебя есть талант, которого нет у других.
Арвин пожал плечами и указал на сети и верёвки, аккуратно развешенные на стропилах и колышках. Стен под ними почти не было видно.
– Если ты хочешь зачарованный шнур, то я…
Зелия подошла ближе, мягкими волнообразными движениями огибая свисающий моток.
– Ты – псион.
Арвин почувствовал, как кровь отхлынула от лица.
– Нет, – покачал он головой. – Ничего подобного.
Зелия смотрела на юношу в упор. И снова от её взгляда по его телу побежали мурашки.
– И всё же это так. В таверне, когда мы впервые встретились, ты пытался меня заколдовать. И позже ты использовал псионические способности, чтобы отвлечь стражников.
Арвин почувствовал, как в животе похолодело. Он открыл было рот, но понял, что ему нечего возразить. Годами он убеждал себя, что умение улыбкой располагать к себе людей объясняется приятной внешностью и природным обонянием, но в глубине души юноша догадывался об истинном положении вещей. И то, что произошло утром – успешная попытка отвлечь Танджу – подтверждало все подозрения.
Мать была права. У Арвина есть скрытые таланты.
– «Смертельная петля», – начал он дрожащим голосом. – Тот гудящий звук…
– Да.
Молодой человек закрыл глаза и вспомнил тот день, когда ему, наконец, удалось сбежать из приюта. К тому времени он уже был подростком – в подмышках и в паху начали расти волосы, а на лице появились признаки бороды. Мать всегда предупреждала, что в этом возрасте с ним может произойти «нечто странное». Окружённый толпой детей, «спасённых» из сточных канав жрецами Илметера, Арвин не единожды пытался понять, что она имела в виду – до того судьбоносного дня вскоре после его четырнадцатилетия, когда ответ пришёл сам собой.
Это случилось в конце месяца, в день, когда жрецы обновляли нанесенные на детях отметки. Их всех подняли с постелей, Арвин умудрился встать в очередь последним — невелика заслуга, учитывая, что вставшим в хвосте пришлось дольше всех ждать возвращения ко сну. Жрец принялся за работу, размашистыми движениями кисти ставя красными чернилами символ Илметера на детских запястьях. Арвин стоял скрестив пальцы, сильно сосредоточившись на желании, чтобы в этот раз его обошли вниманием.
Один за другим дети получали клейма на и покидали комнату, пока не остался один Арвин. В тот момент, когда жрец, держащий кисть, с которой на пол падали капли краски, повернулся к юноше, произошло нечто странное. Арвин ощутил нечто вроде щекотки в затылке, и послышалось низкое гудение – такое же, что и этим утром в таверне.
Внезапно взгляд жреца стал рассеянным. Он посмотрел на стену и поморщился, будто пытаясь что-то припомнить.
Арвин не упустил свой шанс. Он сунул руки в карманы, достаточно глубоко, чтобы скрыть оставшиеся чистыми предплечья и вышел из комнаты, притворяясь, что ему разрешили уходить. Вместо ожидаемого юношей окрика из помещения донёсся стук кисти о стенки фляги. Жрец чистил её, собираясь уходить.
Позже ночью, когда Арвин убедился, что все дети спят, он вылез из окна на третьем этаже и спустился вниз по верёвке, которую тайно плёл несколько месяцев. Просидев в подвале четыре дня и дождавшись, когда клеймо, поставленное в прошлом месяце, окончательно сойдёт, юноша решился выйти на улицу. Он был свободен и оставался таковым в течение нескольких декад, пока Гильдия не поймала его на воровстве на их территории.
Слава богам, что использованная при побеге верёвка всё ещё была при юноше. Она казалась обычной, но Арвин вплёл в неё нити, вытянутые из магического облачения одного из жрецов. Шнур обладал свойством сливаться с окружающей средой – например со стеной, с которой верёвка, оставаясь никем не замеченной, могла свисать до того момента, как в ней не появится нужда. Один из схвативших Арвина разбойников споткнулся об неё, обругав «проклятой невидимой штуковиной». Его сообщник, уже готовый обрубить оставшиеся пальцы пленника, опустил кинжал.
– Где ты достал эту верёвку, мальчишка? – спросил он.
– Я её сделал. – Этот ответ спас юноше жизнь.
Все годы после побега Арвин боялся задумываться, что же произошло с жрецом в ту ночь. Он ещё не был готов взглянуть правде в глаза. И он вовсе не хотел закончить как его напуганная собственными снами мать – погибшая, не смотря на способность мельком заглядывать в будущее.
Арвин открыл глаз и взглянул на Зелию. Он больше не мог лгать, отрицая очевидное, – даже самому себе.
– У меня действительно есть дар, – признал молодой человек.
Зелия улыбнулась.
– Я догадалась, потому что у него есть побочные эффекты – когда ты попытался зачаровать меня, у меня зазвенело в ушах, а позже я услышала гудение. Новички часто себя этим выдают.
– Именно, – торопливо кивнул Арвин. – Я даже не новичок. Меня этому никогда не обучали.
– Я не удивлена, – хмыкнула юань-ти. – Псионы встречаются редко, особенно в этой части мира. И их талант часто остаётся незамеченным. Даже если сила велика, её обычно приписывают какому-то другому магическому эффекту.
– Великая сила? – эхом отозвался юноша и покачал головой. – Всё что я могу, это расположить к себе людей. Я не могу их контролировать. Иногда это срабатывает… а иногда нет. Один раз, нет, два раза в жизни я сумел отвлечь…
– Ты можешь достичь куда большего, если я возьмусь за твоё обучение. А я это сделаю, если ты докажешь, что стоишь затраченного времени и усилий.
Заявление поразило молодого человека. Зелия псион? Арвин всегда считал, что его мать единственная, кто наделён подобного рода способностями во всём Хлондете – если не во всей Вилхонской протоке. Но вот, кажется, перед ним стоит существо со схожим даром.
Молодой человек задумался, а хочет ли он вообще учиться? Он смутно помнил, что мать рассказывала о монастыре далеко на востоке, в Кара-Туре, куда её отправили, когда у неё первый раз открылось женское кровотечение. В монастыре царила жёсткая дисциплина, а физические нагрузки были ничуть не меньше, чем в приюте, но, как ни странно, мать всегда рассказывала об этом месте с теплотой. В монастыре её научили экстрасенсорике – искусству, которое она использовала всю дальнейшую жизнь, работая проводником в диких землях на краю Вилхонской протоки. Её услуги пользовались большим спросом, пока не родился Арвин.
И всё же за дар приходилось платить. Некоторые из самых ранних воспоминаний Арвина были о том, как его будил дикий крик матери и как он пытался успокоить её, когда она, сев на постели в неестественно прямой позе, глядела вдаль ничего невидящими, широко распахнутыми глазами. Она шептала пугающие предсказания о войне, пламени, тонущих детях. Спустя пару мгновений мать приходила в себя, гладила Арвина по волосам и крепко обнимала, уверяя, что это «просто дурной сон». Но мальчик знал правду. Его мать могла видеть будущее. И оно пугало её, причем настолько сильно, что она перестала использовать свои псионические способности сразу после рождения сына, лишь изредка упоминая о них. Но кошмары не прекращались.
