Даже сам капитан Порло выбрался на квартердек. С трудом держась на ногах, он ревел:
— Человек за борт? Кто такой за борт?
— Вон он! — взволнованно вскричал Прыщавый. Он подпрыгивал на месте и указывал на море, пока капитан не влепил ему оплеуху. А потом кто-то — но не Раджал — прыгнул в воду. Раджал, морщась от боли в ушибленной спине, только в отчаянии всматривался в туман, едва рассеиваемый бешено раскачивающимся фонарем. Повсюду звучали хриплые голоса, матросы перебрасывали через борт канаты.
Капитан схватил Раджала за руку, грубо рванул к себе.
— Что за шутка вы тут придумывай, молодой люди, а?
— Капитан, мы не хотели...
— Не хотеть, они не хотеть...
Капитан, судя по всему, жутко разгневанный тем, что его так резко разбудили, только свирепо отшвырнул от себя Раджала. Нужно было что-то предпринимать. Начался ливень, мгла рассеялась, занялась заря. Буби проворно вспрыгнула на плечи хозяина, и тот принялся зычным голосом выкрикивать команды:
— Якорь поднять! Ставить паруса! Грязный свиньи, вы что, не чуять, что ветер подниматься?!
С этими словами капитан ухромал прочь, и когда человека наконец подняли на палубу, один лишь Раджал встретил его появление радостным криком. Лицо у человека посинело, но он еще дышал.
Но что-то было не так.
— Это... не Джем, — хрипло прошептал Раджал.
Промокшие до нитки матросы побрели прочь. Раджал бросился за ними.
— Это не Джем!!!
Кто-то унес фонарь. В темноте матросы ничего не видели и решили, что Раджал бредит. А он в отчаянии бросился к борту и стал всматриваться в разбушевавшиеся волны.
Куда же девался Джем? Где он мог быть?
Совершенно потерянный, Раджал обернулся и устремил беспомощный взгляд на человека, лежавшего на палубе. Тот был одет так, как одеваются зензанские крестьяне. Длинные, темные, цвета воронова крыла, волосы, словно водоросли, разметались по палубе. Тонкие черты лица...
Человек открыл глаза и изумленно воззрился на Раджала.
— Г-г-где я? — еле шевеля посиневшими губами, изумленно спросила Ката.
Глава 7
ДЕВЧОНКА-СОРВАНЕЦ И МАЛЬЧИШКА-ПАСТУХ
Побережье Дорва щерилось острыми высокими утесами, они отделяли море от суши подобно неприступной зубчатой каменной стене. Дорога шла в опасной близости от обрыва, то поднимаясь ввысь, то падая в ущелья, то извиваясь по уступам ослепительно белых меловых откосов. Даже теперь, ранним утром, солнце палило немилосердно.
По дороге стремительно мчался всадник. Позади него клубилась белесая пыль. Его верблюд то и дело кричал от страха, но грубые руки всадника резко натягивали поводья, и он не давал верблюду смотреть вниз, где разверзались глубокие пропасти. Под капюшоном черного плаща сверкали немигающие стальные глаза — глаза сосеникского гонца. Он, один из лучших погонщиков верблюдов с Сосеникского Нагорья, был одет в просторные одежды, но не в белые, как одеваются большинство странствующих по пустыне, а в черные. Рукава и капюшон на лбу были схвачены блестящими золотыми лентами с гербом Каледа. Простолюдины в страхе трепетали, завидев такого всадника, ибо знали, что он везет важный указ султана.
Гонец объехал скалу, остановил верблюда и обозрел окрестности пристальным взором. Лишь одна деревня с небогатым караван-сараем отделяла его от последнего отрезка пути длиной около лиги. Эта дорога была не самой трудной. Ближе к берегу залива скалы постепенно понижались и в конце концов сходили на нет, как бы падая ниц перед сверкающими водами моря. На дальней излуке залива сверкали и переливались под лучами солнца мрамор, стекло и золото, в глубокой синей воде отражались многоцветные паруса.
Там стоял город Куатани, справедливо называемый Жемчужиной Побережья. Здесь, в главном морском порту Нижнего Унанга, в многолюдном городе-государстве, располагалась резиденция калифа Куатани, брата султана, величайшего из принцев, которому приходилось изнывать под игом имперского правления.
Всадник прижал руку к сердцу. Это был суеверный жест, символ удачи, которым осеняли себя соплеменники гонца в мгновения, когда их цель была близка. Скоро гонец должен был вновь пришпорить своего уставшего верблюда, но сначала он обязан был совершить некий священный ритуал. Он на глаз определил угол падения солнечных лучей. На самом деле он мог бы этого и не делать, потому что время чувствовал инстинктивно.
Зелень. Это время называли часом Зелени.
Всадник спешился и махнул рукой перед глазами верблюда, тем самым дав тому знак стоять. Глаза верблюда затуманились, он замер в неподвижности, а гонец отошел на пару шагов от животного и воздел руки к небу, издал странный полустон-полувой, завертелся на месте, а потом рухнул наземь, головой к Священному Городу.
Это было второе из Пяти Поклонений, которые правоверные были обязаны совершать ежедневно. Существовало древнее пророчество, в котором повествовалось о пятерых великих смертных правителях, что будут править Унангом до тех пор, пока в мир не возвратятся боги. Поклонения именовались так: «Катакомбы», «Зелень», «Пыль», «Волна» и «Звезды». По всему Унангу, в городах и селениях, мужчины и женщины любого сословия совершали эти ритуалы в означенное время. Шагающие по пустыне караваны останавливались. Мятущиеся толпы замирали. Крестьяне, трудившиеся в полях, откладывали мотыги и серпы. И в благородных собраниях, и в грязных свинарниках все утихали и предавались молитве.
Довольно долго гонец лежал, распростершись на земле, бессвязно бормоча и причитая. Внизу голубым полем простиралось море, сверкающая гладь его была неподвижна, а по другую сторону стояли суровые голые скалы, тут и там щетинящиеся уродливыми колючими кустами.
Гонец произносил слова, знакомые с детства: он молился за султана, за его здоровье и богатство, за его мудрость, за его милосердие, за его руки и ноги, за его глаза и губы, за его легкие, печень и сердце, за его желудок, кишечник, за крепость и силу его оплодотворительного органа. Лишь в самом конце молитвы, по обыкновению, гонец добавил несколько слов мольбы за себя самого, попросил о пощаде и милости к себе, и также о том, чтобы в урочное время он познал любовь одной прекрасной юной девушки с далекого нагорья, что было его родиной.
Это была скромная, смиренная молитва, но ему не суждено было дождаться ответа на нее.
Гонец был человеком преданным, честным и неподкупным, но не без странностей. Миновало много фаз с тех пор, как он отправился в путь. Теперь, когда до Куатани было рукой подать, ему бы следовало поторопиться, но было еще довольно рано, и он решил, что непременно будет в Куатани до темноты. Уж слишком соблазнительно выглядел караван-сарай под горой.
