А глаза, сверкающие сказочной голубизной, будут смотреть только на неё.
Быть может встать и рассказать Кубе о своей догадке?
И небо поблёкло, облака скучно расплющились, солнце перебежало чуть правее и принялось злобно светить в глаз. Картинки далёких стран размазались и истаяли. Настоящее было рядом. Настоящее можно было привлечь самыми обычными словами. Надо только подтвердить, что Красная Струна существует на самом деле. Что её уже обозначили неведомые силы. Что её стоит поискать!
И она, Инна, совсем не прочь поучаствовать в поисках не в качестве балласта, а качестве той, кому подвластны все тайны мира.
Встать и рассказать! И почему бы это не сделать прямо сейчас.
Над тёмной землёй
Зелёная хвоя
Неслышно висит
* * *
Абсолютную тьму прорезал ветвистый разряд молнии. Холодный фиолетовый цвет лился издалека. Молния сверкнула ближе. Её ветви, словно быстрые стрелы, пронеслись во все стороны, безжалостно выбивая то, что таилось во тьме. То, что готовилось напасть. То, с чем не договоришься. И оно истаяло вместе со своей непонятной злой опасностью. Оставшееся радостно колыхнулось и начало расти. Барьеры исчезли. Окаменелое равновесие потрескалось и осыпалось. Теперь время принадлежало лишь одному.
Так зародилась жизнь на новом витке спирали.
* * *
«Два — ноль в мою пользу!» — чуть не пропел Пашка, выбираясь из-под ели. Два удачных попадания. И, самое главное, днём! Ещё никто не мог похвастаться, что видел чудиков средь бела дня. А Пашка видел! И доказательства, взгляните-ка, имеются!
Так, не разбирая дороги от радости, фотограф выбрался на знакомую просеку, которая словно нарочно подворачивалась под ноги. Выбрался, да остановился.
За просекой чернел сарай. Сейчас, когда солнце нырнуло за облачную желто-серую громаду, полуразвалившееся строение выглядело особенно неприветливо. Вот только откуда он здесь взялся? Ведь не было утром сарая! Определённо не было! Пашка даже глазами поморгал, надеясь, что морок развеется. Нет, никуда не делся, выпятился, будто гордится своим исключительным внешним видом.
Флагштоки сейчас находились примерно на одинаковом расстоянии от Пашки. Ну к флагштокам, положим, все уже привыкли, а тут что-то новенькое. Зажевав ромашку, фотограф внимательно оглядывал неказистое здание. Тратить снимок на него, положим, не стоило, а вот понаблюдать никто не мешал. Цыкнув на лопух жёлтый сгусток слюны, Пашка шагнул обратно в кусты.
Подул ветер, загудели деревья, заплескались ветки, предвещая бурю. Становилось неуютно. Вот-вот погода могла перемениться не в лучшую сторону. Попасть под дождь, даже кратковременный, не улыбалось. На всякий случай Пашка вытащил полиэтиленовый кулёк и спрятал туда оба снимка.
Что-то сверкнуло в чёрной щели сарая. Из продолговатой дыры плавно вылетел шар, наполненный розовым сиянием.
«Легендарная шаровая молния!» — раскрылись глаза, а палец лёг на кнопку. Погладив тёплую пластмассу, палец пришлось убрать. Это сейчас таинственный шарик выглядит маленьким чудом, а принеси в лагерь снимок, так никто и не поверит. «Чё нам мозги пудришь? — дадут ласковый подзатыльник. — Брак плёнки, ясен пень!»
Шарик взмыл к небу, а где-то у верхушек сверкнул встречный отблеск. Прищурив глаза, затаившийся наблюдатель увидел тонкую нить, натянувшуюся над просекой. Словно леска от флагштока к флагштоку.
И заструилась вода. Пашка нахохлился, испугавшись, что пошёл дождь. Но струйки сбегали только с загадочной нити. Отдельные капли превратились в маленькие ручейки, переплетаясь друг с другом. И вот посреди дороги выросло дрожащее водяное полотно. Лес исчез за плещущимся серебром, а после на странном экране проступили барханы.
И только сарай никуда не делся!
По всем законам его должна была скрыть вода. Ан нет, всё также он угрюмо чернел на краю пустыни. Застывшие волны бежевого песка просматривались вполне отчётливо. Пашка даже поверил, что если встать и шагнуть в экран, то окажется в пустыне. «Полароид» изготовился к бою, да его хозяин снова не спешил нажимать.
Дверь сарая с треском распахнулась. Что-то лохматое и ветвисто-рогатое тоскливо проревело, будто прощаясь, и с хрустом ступило на песок. А из проёма уже выглядывал кто-то непонятный, словно сплетённый из банных веников. Рыскал по сторонам злыми зелёными глазами, а потом взмахнул десятком рук, будто виноградными лозами, да отправился вслед за первопроходцем. Чинно, не суетясь, выбирались странные существа из небольшого сарайчика, смотрели тоскливо в сторону леса и уходили в пустыню, как уходил Папа Карло с ожившими куклами в конце двухсерийного фильма.
Пашка не боялся, хотя его трясло. Руки едва справлялись с дрожью возбуждения. Как только на волю выбирался зверь почуднее, палец вдавливал кнопку, и «Полароид», словно преданный щенок, с ласковым поскуливанием выплёвывал очередную карточку.
Когда серебряный водопад стал выдыхаться, в запасе оставалось всего два кадра. На пороге стоял странный субъект. Стоял, пялился на Пашку и никуда не уходил. Субъект оказался на диво головастым. Но за швабру такого не засунешь. Невысокое плотное тело словно сплели из сотен пепельных и чёрных жгутов. Очень заманчиво было щёлкнуть такое уродище, и Пашка не удержался. А вода уже почти иссякла, и неугомонное журчание сменилось отрывистым падением капель. Средь этих звуков «Полароид», расставшись с девятой картонкой, издал недовольный рык.
Большеголовый дёрнулся. С шелестом подался вперёд. Мистический страх охватил фотографа, когда тело страшилища колыхнулось и расправилось неисчислимыми множеством щупалец.
Пашка не заорал. Пашка готов был, не проронив ни звука, сунуть руку в огонь, как легендарный Муций Сцевола, лишь бы сохранить снимки. Осторожно выверяя каждый шаг, Пашка пятился назад, не отрывая взгляда от наплывавшей опасности. А за спиной большеголового таяли барханы, падали последние капли, а выглянувшее солнце превращало их в мимолётные бриллианты. Таинственный сарай тоже растворился. Большеголовый обернулся. Теперь он напоминал гриб-переросток близ Чернобыльской АЭС. Пашка воспользовался подарком судьбы и, уже не заботясь о шуме, драпанул к центру. Там посреди белого дня чудики расхаживать не рискнут, будь у них хоть миллион противных отростков.
Центр пустовал. Пашка понял, что пропустил обед и превратился в нарушителя. Тихий час с приходом Электрички незаметно переименовали в комендантский. Редкий вожатый высовывался в это время из корпуса, а уж простой народ если и шлялся по округе, то не нахальничал и на центральную аллею не лез.
