Птека произвел разгром на кухонных полках и с гордостью выставил на столе батарею склянок с самыми разнообразными видами перца. Там был перец-горошек, и перец молотый. Перец чёрный, красный, белый и душистый. И стручковый, — большие сморщенные стручки и крохотные закорючки, способные превратить одной перчинкой ведро супа в полыхающее жидкое пламя.
Марк придирчиво всё осмотрел и в качестве оружия выбрал жгучий молотый перец, смешав и чёрный, и красный, и белый.
— Авось какой-нибудь подействует!
Птека нашел подходящую банку с плотной крышкой, стал высыпать в неё адскую смесь. Облачко перцовой пыли поднялось над столом, заставив и Марка, и Птеку отчаянно чихать.
— Ага, — довольно сказал Марк, прочихавшись. — Идея хорошая. Друг мой Птека, а есть в вашем обиходе такая неромантическая вещь, как клизма? Чёрт, до открытия резины вы ещё не дожили, забыл я… Тогда плотный кожаный мешочек. Или полотняный, но промасленный. И трубочка.
— Хочешь перец распылять? — сообразил Птека. — Давай пока ты в архиве сидишь, я схожу к ювелирам, возьму маленькие мехи, которыми они воздух накачивают.
— Мехи, говоришь? — Марк задумчиво раскусил горошину душистого перца. — Попробуй. А ещё мне нужен лист бумаги и карандаш. Или грифель.
* * *
Архивом заведовал звеРрь, хотя на мгновение Марку показалось, что перед ним звеРрюга, такой радостью полыхнули глаза старого лиса. Архивариус был неуловимо похож на несостоявшихся телохранительниц Марка: старый лисовин из породы рыжих лис, чью рыжесть давно съела седина.
— Я бесконечно рад, что хоть один человек заглянул сюда, — честно сказал архивариус. — До вас никто из пяти не догадался этого сделать.
— А чем вообще располагает архив? — осторожно поинтересовался Марк. — Летописи? Акты? Планы города? Мемуары доблестных участников знаменательных для ЗвеРры событий? Школьные сочинения на тему "Как прекрасна наша Родина?"
— Летопись есть, — признался архивариус. — Только пожар её попортил… Акты были, но тоже сгорели…
— Поскольку на ЗвеРру валятся, похоже, все несчастья Ойкумены, пожару в архиве удивляться не приходиться… Могу я сам посмотреть, что осталось на полках?
Лисовин ответил не сразу.
Марк не торопил.
— Хорошо, — наконец сказал архивариус.
Снял с пояса кольцо с ключами и отворил перед Марком дверь.
Ночь третья
Птека нетерпеливо ходил под окнами архива с банкой перца под мышкой. Время от времени он вспоминал, что делает это незаметно, не привлекая к себе внимания: и на секундочку прятался в одной из подворотен, видимо, в целях сбивания со следа врагов и звеРрюг. Через мгновение опять появлялся на мостовой и начинал маршировать туда-сюда с новыми силами, резко выделяясь на фоне спешащих по своим делам горожан.
Марк появился хмурый.
— Обчистили ваш архив, — объяснил он. — И я этому даже не удивляюсь. А после того, как обчистили, подожгли. Старый лис чего-то скрывает, он напуган. Но, с другой стороны, обрадовался мне, как родному. Вот и думай, что же там произошло…
— А я мехов не нашёл… — виновато сообщил Птека. — Ювелиры ждут конца ЗвеРры, работать перестали, лавки закрыты.
— Переключились на производство гробов? — кисло поинтересовался Марк.
— Нет… — растерялся Птека.
— А зря, я бы на их месте не упустил столь доходный промысел. Конъюнктура как раз благоприятная.
— А что такое конъюнктура? — переспросил Птека.
— Это когда есть спрос на гробы и белые тапочки. Аккурат перед очередным концом света, — подробно разъяснил Марк. — Фиг с ними, обойдемся пока и так. Пошли, стемнеет скоро: уши зябнут.
— Ты быстро привыкаешь к ЗвеРре, — заметил Птека. — Чувствуешь приближение ночи.
— Начнешь тут чувствовать, — ворчливо заметил Марк, доставая вязаную шапку. — Уши-то не казённые!
Холодало, и правда, стремительно.
Стоило солнцу уйти за свинцовые крыши, как холод волной покатился по улицам, заставляя горожан обрастать шерстью всех видов. Плечи окутывали косматые бурки и изящные меховые манто. Запестрели на мостовой полосатые, пятнистые, причудливо окрашенные шубки. Через мгновение улица приобрела зимний вид.
— Прямо цунами какое-то! — поёжился Марк, натягивая вязаные перчатки.
Птека привычно окутался блестящей шубой.
Безлюдными проулками они поспешили к Оленьему Двору, тщательно проверяя, нет ли хвоста. (Марк бы совсем не удивился, если бы после усилий Птеки остаться незамеченным, за ними увязалась бы толпа любопытствующих. Но им повезло.)
К месту засады успели засветло.
Марк взял у Птеки банку и тщательно засыпал перцем подходы к полянке, на которой они собрались коротать ночь.
— Сегодня мы всё равно будет только смотреть, — объяснил он. — Во всяком случае, носиться с гиканьем по кустам я не планирую.
ЗвеРра понемногу отходила ко сну. Тревожному, неспокойному сну, наполненному страхом.
Из зарослей, где прятались новоиспечённые засадчики, был виден не только Олений Двор, но и часть города.
— В другом месте сейчас загорались бы огни, чтобы освещать город всю ночь, а здесь наоборот, всё стремительно гаснет… — задумчиво сказал Марк.
— Правильно гаснет, зачем специально привлекать звеРрюг? — заметил Птека. — А у меня лепёшка есть…
— Давай! — оживился Марк. — Есть хочу зверски. Интересно, всё-таки, чем руководствовался ваш пророк-основатель, не очеловечив ни птиц, ни домашнюю живность? Сугубо лесное зверьё осчастливил…
Птека не знал ответа на этот вопрос, протянул лепёшку молча и принялся шебуршиться у стены, устраивая себе гнёздышко. Марк ел.
Сумерки сменились темнотой. Пар вырывался изо рта, вечерний туман опустился на землю ночным инеем.
Марк сидел, привалившись к стене, ровно дышал и бездумно смотрел на город. Рядом посапывал Птека. Он прислонился к Марку, создав с левого бока тёплое подобие стожка. Банку с перцем Марк держал наготове.
Время шло…
ЗвеРра окончательно затворилась на все засовы, спряталась, как могла.
А Олений Двор, к удовлетворению Марка, начал оживать.
Из развалин при зыбком свете луны стали выбираться тени, они принюхивались, ловя в ночном городе какие-то, только им одним известные, запахи — и исчезали в разных направлениях. В подвалах квартировали самые мелкие из звеРрюг — ласки. Более крупные носители Безумия ЗвеРры, видимо, предпочитали привычные места обитания.
Ласки — все — были в человеческом облике. Изысканные, тонкие, прилизанные — они напоминали фигурки на старинной музыкальной шкатулке. Кружево воротников и жемчужные вышивки слабо сияли в лунном свете. Ласки преувеличенно галантно раскланивались друг с другом, но это не мешало то и дело вспыхивать коротким стычкам, которые, впрочем, смотрелись, как балетные па-де-де, а не драки. Марк не мог отделаться от ощущения, что перед ним ожила гравюра с идеальными кавалерами и дамами.
