— Ты чувствуешь это? — с присвистом спросил я.
— Что? — невинно уточнил маг.
— Не важно, — дыша как загнанная лошадь, я повернулся и сел. — Мое тело не хочет умирать!
— Да что ты говоришь?
— Да, — я вздохнул, заставляя себя говорить, — но то, что ты со мной делаешь, невозможно стерпеть.
Я вспомнил о боли… и все кончилось. Я не ощущал больше тех, кто звал меня до этого играть и бегать. Счастье угасло.
— Что ж я могу поделать, если ты своими стараниями доводишь все до последней черты? — искренне удивился маг, не отрывая от меня внимательного взгляда, который не предвещал ничего хорошего.
— Я закончил с этим.
Хотелось добавить, что у меня больше нет сил, нет понимания, но я сказал другое:
— Я - твой пленник и буду делать все, что потребуется, но нет нужды обращаться со мной как с животным.
— Если будет достаточно времени, это возможно. Я с самого начала был готов идти тебе на встречу, но от тебя мне нужно повиновение. Надоело, знаешь ли, гоняться за тобой, я не хочу выбивать из тебя дурь силой.
— Договорились, — предупреждая возможные угрозы, кивнул я. Мастер покачал головой, отвернулся и пошел к стоянке. Я догнал его на холме, но он внезапно остановился и спросил: — Смирился?
Я поддел ботинком облачко пыли и встал рядом, но смотреть на него не стал.
— С чем?
— С неизбежностью? Понял, что так должно быть? Осознал, что у тебя сейчас нет другого выхода?
— Если бы я хотел жить, — медленно проговорил я, — если бы еще надеяться бежать и вернуться домой, я бы ответил тебе или «да» или «нет».
Маг удивленно приподнял бровь, от чего шрамы на его лице стали еще больше.
— Я бы сказал «да, смирился», если бы моей целью было выживание; или «нет», если бы все еще питал иллюзии на счет счастливого спасения. Но мне не нужно ни то ни другое. Я устал и мне все равно. Поэтому я просто промолчу.
— Так много слов, чтобы промолчать? Тебе действительно все равно?
— Хорошо, не все, — пытаясь превратить все в шутку, пошел я на попятную. — Если мне дадут воды, я буду счастлив. Спасибо скажу!
Интересно, испытывать благодарность к похитителю, это нормально?
Мастер и Дон целеустремленно гнали коней прочь от Гранд Сити и я, часто оглядываясь, с тоской понимал, что никогда в жизни не вернусь в город, который любил.
Демоны! Любил ли я кого-нибудь в этой жизни, кроме себя? Кем я был? Зачем была вся моя жизнь? Зачем Тони возился со мной?
Я вдруг понял, что толком ничего не знаю об этом человеке, кроме повседневных мелочей, на которые он никогда не скупился. Вот взять в пример прозвище! Он никогда не говорил, что у него есть прозвище, а я не посягал на его право оставаться почти инкогнито. Если подумать, меня интересовали собственные проблемы куда больше, чем чужие. Я говорил о безразличии других, но сам был не лучше!
Второй день без пищи вымотал меня безмерно. Путешествия в моем представлении должны были быть полными неожиданных радостей и скрытых тайн. В этих фантазиях не находилось места тяжелой усталости и голоду; в мыслях меня не утомляло однообразие местности, а запах конского пота и собственного немытого тело, выпачканного в пыли и крови, не сводил с ума. В том, как я это себе представлял, ремни седел не впивались во внутреннюю часть бедер, а пыль не попадала в глаза, не забивала нос и отвратительно не хрустела на зубах.
Второй день я не мог напиться всласть, не говоря уже о ежедневном мытье; губы потрескались и покрылись неприятной коркой. Все ссадины и синяки постоянно напоминали о себе, стоило пошевелиться или споткнуться коню.
К концу дня, когда солнце стало клониться к зениту, на горизонте из гряды облаков вдруг проступили очертания гор Все же, это оказалось много дальше, чем я предполагал.
Увидев горы вблизи я по началу ощутил легкую радость, но что-то тревожное неотвратимо надвигалось на нас с тем, как увеличивались, росли суровые каменные силуэты. Теперь моим разумом владела лишь одна мыль: там, в предгорьях должен был быть привал.
Боль уже давно проснулась в спине, сначала холодом, потом ледяными уколами пронзая позвоночник и всю спину Я чувствовал, как все больше сутулюсь, но молчал, искоса поглядывая на Дона. Просить остановиться при нем не хотелось. Опять осклабится и выдаст одну из своих глупых насмешек!
Солнце коснулось верхушек гор, отбросив на их далекие снежные вершины розовый отблеск, а мне все тяжелее было держаться в седле Внезапно Мастер осадил коня и холодно осведомился.
— Молчишь? Тебе это нравиться?
Я лишь пожал плечами, но в глубине души ощутил досаду.
— Я ждал привала, — сообщил я, с трудом распрямляясь.
Маг легко соскочил с коня.
— Что ж, привал Слезай и ложись.
Он подошел и дернул моего коня за узду, зазвенев сбруей Тот послушно улегся, подогнув длинные ноги Вот как он умеет, оказывается! Какая неожиданность, особенно если вспомнить, как мне пришлось спрыгивать со связанными руками с жеребца прошлой ночью!
Облизав истрескавшиеся губы, я выбрался из седла, раскидал крупные камни и лег. Дон не шевельнулся, но, словно проявляя незнакомый мне такт, смотрел в противоположную от нас сторону.
— Расслабься, — посоветовал Мастер, присаживаясь рядом — Дыши спокойно и не ерзай.
Боли не было. Лишь приятное тепло, сопровождаемое дразнящим зудом поднималось вверх по позвоночному столбу Признаться, так было не лучше, потому что зуд раздражал Время тянулось бесконечно медленно и так же медленно тепло поднималось к шее Вскоре я решил, что лучше пару минут терпеть боль, чем испытывать это бесконечное, хоть и легкое мучение.
— Давай закончим? — предложил я нервно.
— Давай, — просто ответил Мастер, и вспышка огня разорвалась у основания черепа. Маг встал и потер руки одна о другую.
— Все, привал окончен, вставай.
Остервенело, я ругнулся про себя, не поднимая глаз, пожелав магу много чего «хорошего». Поднялся и взгромоздился в седло.
К предгорьям уже спустились сумерки.
Опустилась темнота, когда мы добрались до одним магам известного места привала. Кони прошли по неглубоком ущелью, наполненному шелестом ручья, весело бегущего по камням где-то справа.
— Здесь, — указал Дон. Мастер соскочил с лошади, притопнул ногой и раздраженно отогнал поднявшуюся от травы мошкару.
— Нет, чуть выше, тут болотина, — сообщил он и мы прошли еще с десяток шагов, пока не нашли подходящее для ночлега место. Я потер слезящиеся глаза — чтобы выдеть силуэты, мне приходилось напрягать зрение. Тело бил озноб, затылок горел и я поймал себя на мыслях о бренди и сигаретах, совершенно невозможных теперь, нестерпимо далеких и будто никогда не существовавших.
