— Где — кто? — уточнил он. Нет, быть того не может!..
Ответить никто не соизволил, и Джо сам закрыл глаза, погружаясь в золотое сияние Живы.
Вот Симона. Он потрогал её, ощутив отголоски боли, и физической и душевной. Вот Луиса, её в Живе ни с кем не перепутаешь. Надо ей сказать, пусть поможет Симоне. Вот люди снаружи, друзья, сородичи Алека. А вот тут ночью убили человека — Джонатам налетел и едва не выскочил в реальный мир от ударившего эха смерти.
Все люди светятся, кто-то ярче, кто-то тусклее. И нигде нет того тёмного провала в Живе, который с недавних пор обозначал Алека.
— Ушёл, — сделал вывод Джонатам, очнувшись. — Удрал, чтоб ему!
Он подхватился и выскочил из мастерской, застрял в дверях с Симоной. Луиса наподдала сзади, и они вылетели наружу.
Было раннее утро, но уже никто не спал. Люди стояли группой, переговаривались угрюмо. Кажется, сородичи Алека восприняли его тайный уход как личное оскорбление. Джурай вовсе в полной мере соответствовал своему прозвищу — бешенством от него так и плескало.
— З-з-записку оставил, — сообщил, потрясая лоскутом тряпичной бумаги. — З-з-заботливый придурок!..
— Чего там? — спросила Луиса, перехватывая его руку. — Отправляйтесь домой… возьмите мать, брата, Даниэла… сообщите остальным… мы вас догоним… позаботьтесь о Лине…
Джурай аж зарычал, его трясло от злости.
— Интересно, с чего бы это он просит позаботиться о жене, — пнул подвернувшуюся деревяшку, — когда тут же обещает догнать!..
— С него станется в одиночку на всех напасть, — задумчиво сказала Луиса.
— Угу. С него станется и напасть, и победить!.. — Джурай полоснул яростным взглядом, Луиса уронила полыхнувшую записку, торопливо затоптала. — Бешеный, чтоб тебя, держи себя в руках!..
Джурай закрыл глаза, стиснул кулаки и челюсти и ритмично задышал, выпуская воздух сквозь зубы.
— Я спокоен… — заунывно начал.
— Как весенний паводок и лесной пожар!.. — Луиса разглядывала то, что осталось от письма. — Ладно!.. Александр, конечно, придурок, но, может быть, ему хватит соображения не переть в лоб, а осторожно прокрасться и выкрасть отца?
Ответ пришёл тут же.
— Там этого… — выскочил из соседнего дома Пегий. Его пегая борода тряслась, — ну, того!..
— Чего — того? — раздражённо рыкнул Джурай.
— Трупа!.. — выдохнул Пегий. — Раздели!..
Все переглянулись и поспешили туда, где вчера положили тело. Действительно, на Даге остались только нижние портки. Пропали и ножны с ремнём, только сапоги стояли рядом.
— Может, и выгорит, — задумчиво пробормотал Джурай. — Телосложение у них одинаковое. В сумерках… говорили, Дага нелюдимый, никто не удивится, если… тут всё зависит от того, когда Алек ушёл…
Он повернулся к селянам. Один парень, тот самый, вчерашний бдительный страж, стоял, неловко перекосив шею и поддерживая голову рукой.
— Как раз ночь повернула на утро, — сипящим шёпотом ответил Мих, его здорово кренило в сторону. — Мне показалось, мышь кричала, и лошадь фыркнула… Я подошёл, а тут сзади и цапнул он меня за шею… опять…
— Опять?
Мих уныло кивнул, — ну, насколько он мог кивать. Луиса подпёрла его и занялась шеей.
— М-да… — вздохнул Джонатам. — Не переживай, ты всё равно не смог бы его задержать… и вообще удивительно, что заметил. Вернётся — покажет, каким приёмом он тебя снял.
— Жду не дождусь, — без особой радости буркнул мальчишка, а стоящих рядом вдруг одолел кашель.
— Ну, молодцы, что будем делать? — поинтересовался Пегий вполголоса.
— А что тут можно сделать? — буркнул Джо, туже затягивая ремень ножен. — Этот приду… может быть, он справится и без нас. Но я всё-таки намерен идти туда и помочь. Если не драться, то драпать.
Джурай сплюнул под ноги, показывая, что он думает о таких друзьях. Мужчины переглянулись — и согласились.
— А с этой что делать? — поинтересовалась Луиса, кивая на Симону. Пленница слонялась рядом с независимым видом, прислушиваясь.
— А чего с ней? — Джурай покосился. — С нами пойдёт, может, пригодится… для чего-нибудь. Врага там отвлечь…
Симона показала язык.
— Вот спасибо, храбрые воины, — пропела.
— Пожалуйста, — буркнул Джурай.
— Летучих мышей не хватает, — перебила Луиса, она как раз вернулась от лошадей.
— Чего?
— Одного кожана нет!..
Люди переглянулись.
— Вряд ли Алек выпустил его просто так. Кому-то отправил письмо, — пробормотал Джонатам. — Но кому? Если я всё правильно понимаю…
Симона поёжилась, когда все взгляды скрестились на ней. Дёрнула плечами.
— Кожаны знают дорогу только к следующему чертогу.
— Алек написал церкви, — сделал вывод Джурай. — Но зачем? Ерунда какая-то…
После короткого совещания было решено, что девушки останутся в деревне Проклятых вместе с другими радоничами. Однако Пегий и Мих смогли настоять на своём участии в походе за дором.
— Тогда не жалуйтесь на скорость, — буркнул Джурай. Те заверили, что это ещё не определено, кому придётся жаловаться.
Двинулись.
Джонатам на ходу соображал над смыслом поступков Алека. Друг, конечно, не мог знать, как церковники обычно пишут свои летучемышиные письма. Тайные знаки, почерк, может быть, есть даже какая-нибудь быстропись… В общем, адресаты тут же поймут, что писал не церковник. Как бы Алек не подписался.
Ночью говорили про Стат, вспомнил Джо. Может быть, Алек как раз написал церковникам, желая предупредить о работе здесь эмиссаров Стата. Письму от невесть кого они, конечно, просто так не поверят… но обязательно заинтересуются. И пришлют… кого-нибудь. Вот только кого?
Тот церковник, однокурсник Алека, говорил, что сам не раз пытался привлечь внимание старших к тому, что происходит здесь… и неудачно. Почему? Церкви не свойственно равнодушное отношение к беспокойным окраинам Каррионы.
Разве что…
Разве что церкви покуда не до окраин. Потому что неспокойно в самой Каррионе.
— Что ж я не учился на логика, — пробормотал Джонатам и сосредоточился на дороге, которой несколько часов назад прошёл Алек.
Алек решился.
Бесшумно встал. Где-то в темноте пульсировал разум сторожа, мужественно борющегося со сном. Алек обошёл его стороной. Дверные петли едва слышно скрипнули, вой тоже скрипнул зубами и затаился. Нет, не заметили…
Он шагнул во мрак, слабый цветочный запах щекотал ноздри. Кровь убитого уже густела, превращаясь в мир, однако тело пока ещё не окоченело и тяжело моталось в руках, пока Алек его раздевал. Молодой вой чувствовал себя осквернителем могил. Всего лишь плоть. Всего лишь одежда.
