Почти на пятой точке люди скатываются в замёрзшее русло по заснеженному берегу - и тут же бегут к противоположному склону. Уже больше трёх месяцев, с тех пор, как легли снега, ветра сносят снежную пыль в русло. Если там, наверху, снега по колено, то в русле... Ох ты ж, славься, Богиня! Тяжёлое, закованное в броню тело провалилось в снег по грудь. Кто-то, не столь рослый, барахтался в снегу, как брошенный в воду щенок. Самые сильные продолжали упорно брести к противоположному берегу, за каждым из них оставалась узкая тропа в снегу, и по ней спешили пройти остальные. То и дела края таких троп обваливались, и следующие за первопроходцами разгребали, утаптывали снежное крошево, что не скрипело даже под ногами, а громко повизгивало. Впрочем, этот визг заглушал многоголосый рёв.
Очередная стрела ударила прямо в грудь, сбив рычащего от ярости Эгберта с ног и опрокинув в утоптанную снежную кашу. Наконечник сочно клацнул о нагрудную пластину, высек короткий высверк оранжевых искр - и стрела скрылась в снегу. Эгберт опрокинулся в хрусткое снежное крошево. Вскочил... Падение в ледяной снег на миг отрезвило. Вождь огляделся, пытаясь понять, что происходит.
Движение замедлилось, теперь рычащие от ярости, ничего не соображающие бойцы вынуждены буквально прокапываться к противоположному, ещё более крутому берегу, над которым сияла кровавая Магра. Люди скучились на узких, протоптанных в бесконечном заносе тропках - и, конечно, стали лёгкими мишенями для стрелков и метателей дротиков. С каждой секундой стрелы и дротики летели всё гуще, тут и там вырывая из цепочек бойцов. Стрелки рипуариев, как могли, отстреливались из-за прибрежных валунов, но вверх по склону дротики не долетали, а лучников было слишком мало - человек двадцать, не больше, вдобавок, их-то и выбивали в первую очередь, затем приходила очередь копошащихся в снежных заносах внизу. Теперь стрелы из-за камней уже почти не летели, соответственно, и стальная метла, что секла окровавленные сугробы посреди замёрзшего русла реки, становилась сильнее с каждым мгновением. И брызгала в снег тут же смерзающаяся кровь, а всё вокруг кровянил свет луны воинов - Магры... Казалось, во всём мире не осталось других цветов, кроме чёрного и красного.
Вождю рипуариев, разумеется, не до красот. "Не взберёмся - всех перестреляют!" - пришло осознание. Никакой уважающий себя враг не встал бы так, чтобы перебить неприятеля без рукопашной, одним стрелами. Но чего ожидать от прихвостней южан и потомков южных шакалов, стаей затравивших Харгона? Наверное, всё бы тем и окончилось, но здесь собрались настоящие бойцы. Они смогут. Мы сможем...
- Вперё-о-о-од! - вновь с головой окунаясь в кровавое безумие, прохрипел Эгберт. - Рипуа-а-аррр!!! - выкрикнул он имя предка племени, и клич взмыл над атакующими, забушевал с новой силой.
Дальнейшее Эгберт не помнил, адское зелье не позволяло мыслям пробиться сквозь багровую пелену ярости. Они карабкались по склону и обледенелым камням, рвали перчатки, кожа тут же примерзала к камню и льду - и так и оставалась. В таком состоянии, знал Эгберт, мудрёно заметить что-то кроме смерти. Некоторые умудряются не заметить и Её приход. Только что разрывали глотку в первобытном рёве, исторгая в выстуженные небеса красноватый, будто отлетающие души, парок - и уже сидят в пиршественном зале богини Борэйн, да не поминается её имя всуе, среди воителей древних времён.
Снова проблеск реальности: вожделенный край обледенелого склона, и у самой кромки чьи-то ноги: значит, королевские вояки не до конца забыли, что такое честь, качнулись навстречу. Сейчас повеселимся!
Замахиваться негде, да и как размахнёшься, когда над головой уже взмывает вражеский меч? Только вскинуть навстречу разящему лезвию секиру, ловя клинок в узкий зазор между лезвием и обухом. И сразу, пока противник не понял, что к чему - рывком в бок с проворотом - вырвать клинок из рук, швыряя его вниз. Ага, выпустил... А теперь окованным железом топорищем - коротко, без замаха, - ткнуть в солнечное сплетение... Упал... Ничего, добьют. Вклиниться в образовавшуюся крохотную брешь. Отклонить коварный удар копьём вбок. Панцирь, конечно, не пробьёт, но синяк или даже сломанное ребро никому не нужно. А теперь, с размаху...
И горячие, солёные брызги, парящие на морозе - в лицо... В кровавом свете Магры они кажутся сгустками мглы. И снова замах... И удар, чудовищный, неотразимый, от которого можно только уклониться - если есть куда. Тычок острым навершием топорища, что бьёт не хуже копья, в чьё-то оскаленное лицо. Упал... Принять вражеский клинок на окованное никарром, несокрушимое топорище... И коротко, без замаха, перерубить Харайнову дружиннику шею.
Уже по всему гребню холма ревели, хрипели, орали, кто мог - ещё и матерились, убивали и умирали. Прежде, чем зайдёт луна воинов, прибавится народу у пиршественного стола Богини смерти!
Возможно, одни рипуарии и не смогли бы пробиться сквозь строй дружинников - благо, тот мало чем отличался от толпы атакующих. Может, они и не умели биться "стеной", как южане, но уж в поединке каждый стоил троих. А если бьются северные витязи, битва распадается на множество поединков и схваток мелких групп. Какая честь убить врага, даже не зная, кого довелось отправить к Богине? Или от кого пришлось принять смерть? Неслучайно так повелось испокон веков!
Справа в железную запруду врубился клин дружинников королевы, а эти уже ничем не уступали лучшим витязям короля. Слева, хоть их и поменьше, ломят ивэ, их клич так же взлетает к небесам. Как ни опытны и сильны дружинники, но нападающих просто больше, вдобавок они не ведают сомнений, сражаясь против проклятых южан. Поколения их предков, что пели про дружину Харгона в пиршественных залах, кабаках и врытых в землю по самые крыши полуземлянках, мечтали об этом дне - и теперь, казалось, вся их ярость и боль переплавились в ненависть атакующих.
Шаг за шагом воины королевы отжимали врагов от склона. Каждый шаг стоил им крови и потерь, дружинники короля пятились, оставляя за собой сплошной ковёр трупов - своих и чужих - и пропитавшуюся кровью и дерьмом из порванных кишок снежную кашу. Лютый северный мороз тут же прихватывал её льдом, на образовавшихся наледях скользили и падали воины. Многие из упавших уже не вставали: упал - значит, вышел твой срок, зовёт тебя к себе Богиня. Куда позорнее - принять пощаду от врага, ведь, по северным понятиям, это значит признать себя рабом...
- Навались! - хрипел Эгберт, щедро раздавая страшные удары. С ног до головы вождя рипуариев забрызгало кровью, какими-то ошмётками, тут же примерзавшими к броне. Секира по самую рукоять побагровела и влажно блестела от крови. Мечи сейчас уже не рубили так хорошо, как вначале, кровь смерзалась на лезвиях. Но тяжёлая секира всё так же уверенно раскалывала щиты и шлемы, проламывала панцири, рвала кольчуги. Дробила кости, перерубала шеи, раскалывала черепа... Вперёд, не оглядываться! Спину прикроют те, у кого доспехи поплоше, или вовсе ничего, кроме тулупов.
