— Прекрати мне указывать, Пижма, не то сам сгоришь. — Антон говорил точь-в-точь как подросток, но что-то еще в его голосе внушало настоящий ужас. — Я не верю, что здесь может быть что-то ценное. Я великий ученый, более великий, чем мой отец. Я знаю, что важно, а что нет. Я знаю, отчего кричат мои подопытные, знаю, что они видят и что чувствуют. Все остальное — ложь, а ваш Дауд — дутая фигура. Я хочу обратить весь этот хлам в пепел.
По всей комнате, как вспышки магнезии, загорались серебристые огоньки. В одних местах пламя взбиралось по стенам и лизало потолок, в других принимало самые неожиданные цвета. В воздухе резко запахло какими-то химикалиями. Напуганный Пижма поспешил к выходу. Антон наблюдал за пожаром, взмахивая длинными руками, как дирижер.
— Старая, прогнившая ложь, — сказал он тихо и обратил к Тео свою неживую ухмылку. — Этот сарай будет гореть несколько суток, и ночью его увидят с Ольховых гор.
«О Господи, он и правда психопат!» Тео не чувствовал почти ничего, кроме отчаяния. То, чего он боялся больше всего, случилось. Он умудрился залезть скованной рукой в карман и достал телефон, который дала ему Поппи. Пока констебли вели его к двери, он бросил его на пол, отпихнул ногой в ближайшую дымящуюся кучу и ощутил самое близкое к облегчению чувство, доступное ему в преддверии близкой смерти. Теперь эта штука не приведет их к Поппи. Уже кое-что.
Освещение все еще оставалось непостоянным, но на пути обратно коридор выглядел куда более нормальным, чем на пути туда. У самого выхода сидел брауни с нашлепкой на глазу и раскрытым зеркальником на коленях.
— Что-то неладно, мастер, — сказал он, когда подошел Чемерица. — Оболочка сделалась грушевидной. Защита еще держится, но не знаю, долго ли я смогу...
— Я поджег эту хибару, Хлюпик, так что забудь. Хочешь остаться и посмотреть, что будет, когда загорится какая-нибудь из старых пазух под полом?
Брауни побледнел и вскочил с места. Одна его нога, короче другой, была помещена в огромный ортопедический башмак.
— Клянусь Колодезем, здесь есть резервы чистой пиромантии! Этот пожар будет пылать, как солнце!
— Пока все не сползет в Ис, — кивнул Чемерица. Констебли приоткрыли входную дверь, выглянули и сомкнутым строем вышли наружу, волоча Тео и Кумбера, как багаж. Тео хотелось орать от боли в руках, но он как-то приспособился и ушел в себя, туда, где боль не слишком его доставала.
В переулке дожидались два огромных, матово-черных военных автомобиля. Моторы работали бесшумно, но вибрация пробирала до костей. Этим броневикам придали обтекаемую, как у лимузинов, форму. Выпуклые непрозрачные окна походили на слепые глаза. У машин собрался народ, в основном женщины и дети, смахивающие на утопленников из-за синеватой кожи. При виде констеблей они отошли, оставив на корпусах узорчатые отпечатки своих пальцев.
— Мерзкие никсы, — прошипел Чемерица. — Вечно хватают руками чужое. Скоро ваши вонючие норы зальет кипящая лава!
Тео и Кумбера швырнули на пол одной из машин, Чемерица залез следом. Внутри могли свободно разместиться полдюжины пассажиров вместе с багажом — или скорее с оружием. Пижма, брауни и двое солдат сели в тот же автомобиль. Через открытую заднюю дверь Тео видел, как остальные констебли грузятся в другой. Одного из них пришлось втаскивать на руках — он, видимо, отравился ядовитыми газами.
Дверца захлопнулась, и Чемерица щелкнул пальцами, подав знак неразличимому за черным стеклом водителю. Автомобиль тронулся. Величина окон позволяла Тео видеть кое-что сразу с двух сторон, но он лежал на полу и мог смотреть только на серое небо и верхушки крыш. Проверив, дышит ли Кумбер, он стал медленно двигаться к задней дверце. Вероятность того, что он может открыть ее бежать, никто как будто не брал в расчет. Тео понимал, о это дурной знак, но сдаваться так сразу не собирался. Преодолевая боль в скованных руках, он сел и попытался нащупать края дверцы у себя за спиной. Может быть, он сумеет нажать головой на ручку и вывалиться. А если поддеть ногой наручники Кумбера, он и его вытащит. Выпасть и бежать, крича во всю глотку. Кумбера он нести не сможет но вдруг никсы или еще кто-нибудь придет им на помощь? «Против вооруженной цветочной охраны? Как же, жди». Тем не менее он продолжал ощупывать дверцу, решив делать все по порядку.
Тысяча раскаленных игл впилась ему в запястья, и он закричал.
Констебли подскочили, но Антон Чемерица только лениво поднял глаза. Неживая улыбка мелькнула снова, столь же веселая, как складка на теле медузы.
— Если хочешь этого избежать, сиди смирно, Фиалка. Не раздражай анни. Это такая морская тварь. Мозгов у нее нет, одни зубы и рефлексы — любопытнейшие рефлексы, доложу я тебе. Я специально развожу породу, которую можно использовать вместо наручников.
Яд струился вверх по рукам, и Тео еле удерживался от попытки содрать с себя живые оковы. Стоило ему шевельнуться, иглы снова впивались в плоть. Он замер, и боль понемногу начала проходить.
Автомобиль двигался медленно. Сначала Тео думал, что они маневрируют в узких улицах близ пакгауза Устранителя, но потом задрал голову и увидел невероятное количество эльфов на тротуарах и перекрестках — больших и маленьких, с крыльями и без. Подавляющее большинство, однако, составляли носатые и мохнатые.
Тео не единственный это заметил. Автомобиль резко затормозил, и Чемерица раздраженно осведомился:
— В чем дело?
— Очень много народу, хозяин, — ответил невидимый шофер. — Быстрее не получается.
— Да что там стряслось? — Антон посмотрел в окно. — Надо же, сколько гоблинов. Проклятые бунтари.
— Там не одни гоблины, хозяин.
— Дави их, и дело с концом.
Шофер явно не спешил с выполнением этого приказа, но машина все-таки продвигалась вперед. Снаружи кричали и порой барабанили по дверцам и крыльям автомобиля, но горестных или страдальческих воплей Тео не слышал ни разу. Странно: они как будто сами не знают, для чего вышли на улицу. Прямо карнавал Марди-Гра, только не такой веселый. Но в лицах, заглядывающих в затемненные с той стороны окна, чувствовалась определенная угроза. Тео не слишком беспокоился по этому поводу и даже надеялся, что шофер в самом деле задавит кого-нибудь, — тогда толпа озвереет, перевернет броневик и вытащит из него Пижму с Чемерицей. Авось они успеют заметить, что он, Тео — скованный пленник, прежде чем растерзать его заодно с остальными.
— Что они все здесь делают? — С искусственным лицом Пижмы дело шло все хуже и хуже. Оно колебалось и даже норовило соскользнуть, хотя это, возможно, был оптический обман. Зрелище чего-то ободранного и бугристого, проступающего под правильными чертами Пижмы, действовало на нервы — но Тео знал, что если даже лицо оторвется совсем и хлопнется на пол, ему это не слишком поможет.
