— А, доспехи, — досадливо скривил губы Иллингаэн. — Даже не знаю. Делали по старым свиткам, что будет на подгонке — сам Флинс не скажет. Ты давно видел Зургу?
— Он давал слово, значит, на сборах будет, — нахмурился целитель. — Тревожно мне из-за всего этого…
Эльф осёкся, огляделся по сторонам, словно только сейчас вспомнил о юнцах, собравшихся вокруг. Под навесом было тихо, все смотрели на предводителей.
— Я пойду, — сказал Риланкоши. — Вечером встретимся.
Иллингаэн поднял посох, ударил им о камни, и поднявшийся было шёпот в толпе тут же оборвался. Кесса испуганно мигнула и попыталась вспомнить, о чём только что хотела спросить — но напрасно.
…Древо цвело. Предгрозовой вечер был душным, ветер утих, и листья папоротников безжизненно повисли, — и облако аромата накрыло замок так, что Кессе хотелось заткнуть нос. Этот запах был бы приятен, будь он слабее — хотя бы в десять раз. А так Речница просунулась меж зубцами стены и свесилась наружу, пытаясь унюхать речную тину или мокрый мох. «Это, наверное, к тому, что пора мне идти домой,» — угрюмо подумала она, отвернувшись от леса.
Со стены хорошо был виден двор, длинные строения, где не утихали треск, лязг и шипение, уснувшие башни, мерцающие печати на воротах. Из тени на миг показалась чья-то спина в серебристой чешуе кольчуги, — стена казалась пустой, но стража не дремала. Кесса прошла вдоль бойниц и думала уже спуститься и идти спать, когда кто-то гулко вздохнул рядом, и вздох оборвался шипением.
— Ну-ну-ну, — успокаивающе пробормотал кто-то, и Кесса застыла на месте и прижалась к стене, узнав голос воительницы Миннайлан. — Ты был очень хорош. Это твоя первая весна! Будут другие, и будут гнёзда на твоей земле, и детёныши повиснут на тебе, как гроздья ягод на Древе Миннэна. Ещё сам будешь не рад, когда все они на тебя влезут!
Шелест и шипение были ей ответом. Кто-то тяжело вздохнул в темноте. Кесса, не дыша, сделала ещё один шаг, — до бойницы оставалось всего ничего.
— Нет, — сказала Миннайлан. — Пока мы живы — ничего такого не будет. Ни пепла, ни обглоданных костей. Все пернатые вылупятся в срок, и созреет икра на ветвях и под водой, и холги будут стоять тут ещё много тысяч лет. Мы не оставим вас!
Невидимое во мгле существо с присвистом выдохнуло, зашуршали тяжёлые перья. Кесса высунулась в бойницу, досадуя на узкий лаз, — ей прищемило уши.
— Разумеется, — сказала эльфийка. — Доспехи для тебя готовы, и я покажу, как надеть их. Может быть, мы будем сражаться вместе… но есть маги и получше меня. Ты очень силён! И твой хвост, и лапы, и грудь, и брюхо… и когти — каждый подобен мечу Илирика! Оставь тревогу, лесной воин. Это Волне следует нас бояться.
Теперь Кесса видела, с кем она говорит, — огромная серая тень замерла у стены, и длинные отточенные когти, чуть прикрытые перьями, блестели в свете двух лун. Миннайлан просунула руку сквозь бойницу и коснулась пернатой морды. Зверь с тихим шипением подставил горло. Эльфийка хихикнула.
— Какие яркие перья на твоей груди! Ты стал красивым и сильным. Придёт весна, и кто-то совьёт гнездо на одном из холмов в твоём лесу. Радостно будет видеть, как умножается род пернатых…
Существо шумно вздохнуло и опустило голову — и снова подняло. Что-то длинное было у него в пасти. Запахло мокрым мхом, рассолом из прошлогодней бочки — и квашеной рыбой, найденной на самом её дне.
— Кецери! — воскликнула эльфийка, принимая тяжёлый подарок. — Спасибо тебе, лесной воин.
Во дворе зашуршали плащи, заколыхались тени, — караульные сменялись на воротах, и кто-то уже поднимался по лестнице на стену. Кесса вжалась в тень и шмыгнула под прикрытие башни. Винтовая лесенка вывела её во двор, где она и остановилась, растерянно усмехаясь и качая головой.
«Так и есть — они сражаются бок о бок,» — думала она, оглядываясь на стену. «Друзья и союзники, создания умные и благородные. Вот бы и мне набраться храбрости…»
Она представила, как прикасается к когтистой лапе зурхана, и вздрогнула — ей будто ледяной водой окатили. Тут же вспомнилась и грозная гора, защищавшая своё гнездо, и страшные когти над головой Речницы, и острые зубки маленькой харайги, порвавшие ногу до кости… а ведь зурхан — не мелкая харайга!
«А может, и ни к чему,» — подумала Кесса, тихо пробираясь к Зале Клинков по сумрачным коридорам. Замок спал, только в кузницах не умолкал рёв пламени и лязг металла. «Очень уж они страшные и вспыльчивые! Я бы обошлась ящерами без перьев — с ними как-то спокойнее…»
…Под потолком Залы Чаш снова вспыхивали многоцветные огни, и лианы прорастали из стен и колонн, выбрасывая широкие перистые листья и взрываясь роскошными соцветиями. За столом, где сидел Куулойри, затянули песню, но Дети Намры не подхватили её, молчали и сотрапезники Миннэн и Риланкоши. Многие места за их столами были пусты, и ни княгини, ни целителя, ни старшего из Детей Намры в зале не было. Агюма, обычно сидевшая у ног Иллингаэна, бродила неприкаянно под столом. Эльфы подманивали её угощением, но существо и ухом не вело — ни папоротник, ни выловленные из чашки с уном рачки, ни лепёшки, ни жареные грибы не пришлись ему по вкусу. За спиной Кессы к стене прилепился шонхор, пару раз сунул нос в её тарелку, утянул половину лепёшки, разочарованно скрипнул и перебрался поближе к потолку.
— Эх-хе… Все в лесу, все в делах, — покачал головой рыжий эльф — один из соседей Речницы. — А скоро и ты отсюда уйдёшь. А могла бы остаться. Копьё ты держишь уверенно, с магией осваиваешься, звери к тебе привыкли. Мало свежей крови в этих краях, мало…
Кесса удивлённо мигнула.
— У меня дом есть, — напомнила она. — И Речник Фрисс. Если бы не ливни и ящерный гон, я после Весеннего Излома ушла бы.
В Залу вошёл одинокий служитель с длинным блюдом, стал раскладывать по опустевшим тарелкам что-то белесое, похожее на мягкий лёд, и все оживились и загомонили. Поблескивающий ломоть плюхнулся на тарелку Кессы, и та настороженно потыкала его вилкой.
— Это кецери, — сказал рыжий авларин. — И такого ты точно не ела. Много сразу нельзя, дай я заберу лишнее…
Три четверти ломтя исчезли с тарелки, и Кесса поскорее прибрала просвечивающий кусок и сунула его в рот. Потом она замотала головой и потянулась за чашей — съеденное следовало побыстрее запить!
Это была рыба — не рыба даже, а Листовик, но пропитанный странной горечью, пряный и кислый, пропахший мокрым мхом и едкими испарениями кислотных рек. Кесса попробовала в стенах Меланната много странных пряностей, но тут не узнала ни одной. Может, их и не было, — только мох, сырая земля и зимние ливни…
— Нравится? — спросил авларин, с сожалением покосившись на опустевшее блюдо в руках служителя. — Это гуш, рыба-остров. А вот что с ней делают — этого никто не знает. А то бы ели кецери каждый день. Вот, выпей ещё, смой горечь.
