— Прогуляться решили?
— Пришлось, — буркнул Нат, поежившись.
Этот человек тоже изменился.
Старый? Больной? Но при том опасный. И ныне это очевидно…
— Надолго? — шериф кивнул на аптеку.
— Нет… кое-что надо взять и…
— Я подожду, — шериф не спрашивал, он ставил Ната перед фактом. — Ты уж не задерживайся…
В аптеке пахло травами.
Вербена. И резковатая мята. Липовый цвет в высокой склянке. Чабрец. Малина сушеная и темные ягоды голубики… ряды банок с белыми этикетками, подписанными кривоватым почерком. Порошки и смеси. Настои. Отвары…
— Добрый день, — поздоровался Нат, хотя в аптеке никого на первый взгляд не было.
— Добрый, — доктор выглянул из-за приоткрытой двери и, увидев Ната, нахмурился. — Что вы… не важно. Случилось что-то?
Он был в белом фартуке, в нарукавниках, и выглядел до невозможности растерянным.
— Простите, я несколько занят. С Нирой все хорошо?
— Да.
— Тогда в чем дело? Вряд ли вы столь сильно соскучились по мне, чтобы просто навестить, — он вновь исчез, а появился уже без фартука, зато принес с собой горьковатый запах бараньего жира.
Ната эта показная не дружелюбность лишь порадовала: не придется притворяться.
Притворяться он не любил.
— Мне нужен опий. Две склянки, — он подумал и поправился, — лучше три. Есть?
— Для кого?
В полумраке глаз человека не разглядеть, тем паче, что за стеклышками очков прячет. И стекла желтые, яркие.
— Вы можете молчать, молодой человек, но молчание ничего не изменит. Опий — не забава, а серьезное лекарство, которое я не могу продать по первому требованию…
Неужели?
Нату казалось, что именно так опий и продают. Что склянками, что огромными бутылями морфия, не спрашивая ни рецепта, ни даже того, кому эта отрава пойдет. А что отрава — это и Нату понятно, видел он людишек-опиоманов.
— Райдо, — Нат отвел взгляд.
Человек молчал.
Перебирал бумажные конвертики, раскладывая их на прилавке.
— Ему хуже, — добавил Нат спустя минуту. Хотелось на человека наорать, потому что если бы Райдо и вправду стало хуже, а этот… он злится из-за Ниры.
Но ей ведь хорошо.
Нат старается, чтобы было хорошо… он обещал журналов привезти. И еще книг… и позавчера они гуляли… дождь был, но Нира дождя не боялась, напротив, сказала, что так интересней.
И вела по дорожке.
Рассказывала, что про дом, что про сад, который начал зарастать, и ее это печалило. Нат сказал, что сад приведут в порядок, а она поверила… и позволила себя поцеловать.
Вот о поцелуе вспоминать не следовало: Нат понял, что краснеет.
— Насколько хуже? — холодно осведомился человек, но вмешательство его было как нельзя более своевременным.
— Совсем хуже. Больно.
— А его…
— Не хватает сил.
— Как я и предполагал, — это доктор произнес с чувством глубочайшего удовлетворения. — Ремиссия — явление временное. К сожалению.
Сожаления в его голосе не было ни капли.
— Вот, — доктор поставил на стол три склянки. — По пять капель в горячее вино. Если станет хуже — семь. Дальше сами подберете дозу.
И отвернулся, показывая, что беседа окончена.
Что ж, Нат сказал все, что от него требовалось. Флаконы он спрятал в кармане куртки.
— Спасибо.
— Мой долг — помогать пациентам, — отозвался доктор. — Сколь бы упрямы и грубы они ни были…
Нат ему не поверил, но из лавки вышел и дверь придержал осторожно, не хватало, чтобы этот человек решил, будто бы Нат тоже упрям и груб.
Нет, упрям, об этом ему говорили неоднократно, но ведь не груб… разве что иногда.
— И вправду быстро обернулся, — шериф стоял, прислонившись к перилам, разглядывая желтоватые свои ногти. — Я уж настроился… Так и не поладили?
— Нет.
— Жаль… меня-то родичи моей супружницы тоже не особо жаловали… но и к лучшему, мне с ними делить было нечего. Поженились, жили своим домом… прям как вы.
Нат кивнул.
— Зачем тогда заглядывал?
Вытащив флакон, Нат протянул шерифу.
— Опиум?
— Не мне.
— Райдо?
Нат кивнул и флакон убрал.
— Стало хуже?
Снова кивок.
— Что ж… не могу сказать, что меня это удивляет… жаль, конечно, но… жизнь — она такая… иные раны, как ни лечи, не зарастут, — шериф вытащил кисет и, отрезав узкую полоску табака, сунул в рот. — Плохо, конечно… и хорошо. Нет, ты, парень, не думай, что я такой черствый… хотя, конечно, черствый… в мои-то годы всего насмотришься, ко всему привыкнешь… но вот… глядишь, как помрет твой, так и ты уберешься… и вообще… мне поспокойней станет.
— А сейчас беспокойно?
— В лесу еще одну девку нашли.
— И что? — Нат шел не спеша.
— Ничего. Говорят, что ваши…
— Вранье. У нас никто не отлучался.
— Так-то оно так, — согласился шериф. Он жевал табак, размеренно двигались челюсти и длинные обвисшие усы шерифа тоже подрагивали, и Нат испытывал почти непреодолимое желание эти усы подергать, до того чуждыми они казались на этом лице, точно приклеенными. — И будь оно иначе, я бы уже задержал… от меня и требуют, чтоб предпринял чего…
— Чего?
— Чего-нибудь… лучше посредством крепкой веревки… но для суда у меня доказательств нет, а без суда вешать — это самоуправство полное…
Он сплюнул и плевок растер сапогом.
— Но самоуправство — на то и самоуправство, что ему закон не важен… люди пока терпят. Но как надолго их хватит?
— Не знаю, — ответил Нат.
— Это был риторический вопрос.
— Тогда извините.
Нат остановился перед магазинчиком, в витрине которого были выставлены стеклянные фигурки. Нире бы понравилось? Она говорила, что любит всякие интересные вещи… знать бы еще, что она сочтет интересным.
Музыкальную шкатулку, с виду довольно старую.
Или вот куклу… нет, кукла чем-то на Мирру похожа, а сестру Нира побаивается. Но вот серебряное деревце с колокольчиками выглядит очень интересно.
Или часы-птица.
А еще гребни найти надобно, о которых Гарм спрашивал.
— Парень, — шериф закашлялся и кашлял долго, согнувшись пополам, успокоился сам, ударил себя в грудь кулаком, пробормотав: — Извини. Подавился.
— Нет.
— Что?
— Вы не подавились, — Нат подался ближе, к самому лицу, к желтой коже, к желтым же зубам. — Вы больны. Чахотка, да?
— Умный, да?
— Наверное, — Нат никогда не пытался оценивать свой ум. Он лишь надеялся, что не очень глуп. — От вас кровью тянет. И значит, вам тоже осталось недолго.
Шериф оскалился.
Пожалуй, не будь он человеком, Нат счел бы этот оскал вызовом.
