Казалось, тело Хансена уже не тянет вниз так сильно, словно бы он постепенно становится легче. Мускулы деревенели. Жуга едва не рассмеялся от сознания своей беспомощности. Распятый на камнях меж телом Хансена и рукоятью топора, он оказался совершено беззащитным перед наступающими скафенами. Он мог бы отпустить его, и тем спастись — ведь Хансен был уже скорее всего мёртв, но травник почему-то этого не делал. Он замер, словно время вдруг остановилось. Не хотелось делать ни малейшего движения. «Аш… Ашш…» — негромко слышалось со всех сторон, кроме той, где была пустота. — «Ашш-ш…»
Скафены медленно смыкали полукруг.
Смотреть на них, а равно и на Ашедука тоже не хотелось.
И в этот миг раздался крик.
В первый момент травник подумал, что ослышался, потом — что очнулся Хансен, но тут же понял, что опять ошибся: кричали совсем с другой стороны.
— Жуга! — вдруг снова донеслось откуда-то из коридоров. Травник в изумлении открыл глаза. — Жуга, хэй, где ты? Я иду! Держись, Лис, держись!
Весь напрягшись как натянутая струна, Жуга вытянул шею и приподнял голову — как раз чтобы успеть разглядеть, как из отверстия туннеля вывалился Яльмар и остановился посреди площадки, в изумлении от открывшегося его взору зрелища. Скафены медленно попятились назад.
— Зашиби меня Мьёльнир, — ошеломлённо выдохнул норвег, — сколько же вас тут!
Глаза его вдруг вдохновенно загорелись. Варяг шагнул вперёд и отвесил скафенам гротескный в своей вежливости поклон.
— Извиняюсь, — сказал Яльмар, — но я вас перебью.
И поднял свой топор.
Ещё через мгновенье из туннеля вынырнул дракон, остановился, выдохнул огонь, и пламя осветило всё вокруг. Отступленье превратилось в повальное бегство.
А ещё через минуту не осталось никого.
— Жуга, ты здесь? — лицо варяга появилось над обрывом. — Ого, как вас угораздило… Держись, сейчас мы тебя вытащим. Держись. Арне, неси верёвку!
Пока дракон метался вдоль ущелья и преследовал отбившихся и не успевших спрятаться, варяг и два мальчишки осторожно подобрались к травнику и захлестнули петлю на руке. Вскоре, хоть не без труда, уже вытащили обоих. Тотчас же выяснилось, почему не отзывался Орге — Тил обнаружил гнома лежащим неподалёку и без чувств. Похоже, его снова чем-то треснули по голове.
— Отпусти руку, — скомандовал Яльмар. — Ну! Да разожми же ты кулак.
— Не могу, — сказал Жуга. По лицу его текли слёзы.
— Чего не можешь?
— Пальцы разжать не могу… Яльмар, что ты делаешь! Ох, Яльмар…
— Ну чего ты дёргаешься как мальчишка! В конце концов не обрубать же их. Вот так, вот хорошо, вот и… хо… Гм…
Воцарилось молчание.
— Один, — наконец пробормотал варяг. — Кто это?
А Телли ничего не произнёс. И лишь смотрел… смотрел.
Жуга наконец нашёл в себе силы сесть.
— Хансен! — позвал он. — Хансен?
Тот не отвечал. Жуга наклонился над ним, отбросил волосы с его лица. Приблизился и замер.
— Бог мой… — пробормотал он. — Тил, ты это видишь?
— Девчонка, — подтвердил тот. — Лет двенадцать, может, чуть побольше.
— Яд и пламя, как же… Как же это?
Стрела свершила невозможное, и если б травник не держал Хансена всё это время за руку над пропастью, то вряд ли смог поверить в это превращение. Девчушка не отвечала. Казалось, она спит. Одежда Хансена была ей велика и висела складками. Один сапог слетел с ноги и упал в пропасть.
— Что это значит? — Яльмар повернулся к травнику. — Жуга, это опять твои фокусы?
— Стрела, — угрюмо бросил тот. Распустил завязки на куртке девочки и непослушными пальцами зашарил в складках рубашки. Нашёл и вынул древко от стрелы. Ран и крови на теле не было. Наконечника у стрелы — тоже. Жуга взглянул на Яльмара, на Телли. Опустил глаза.
— Стрела… Стрела Рудольфа? — внезапно догадался Телли. — Откуда?
— Она была в моём мешке. Мне её Вильям отдал тогда, в Британии.
— С тобой никогда не знаешь, чего ожидать, — задумчиво сказал варяг. — И всё-таки, поверить не могу. Неужто это в самом деле он? Не маска, не личина? — Травник помотал головой. — Вот ведь как. Всю жизнь девчонкой притворялся, а на деле вишь, как оно обернулось… Как это может быть?
— Я тебе потом объясню, — сказал травник. — Если смогу… Где Орге?
— Лежи, не беспокойся. Выживет. Им Арне занимается.
Яльмар вытащил флягу и направился к лежащему без чувств дварагу. Жуга некоторое время сидел неподвижно, потом потянул к себе мешок. Раздёрнул завязки. Вытащил игральную доску. Фигурка пешки матово мерцала, разгораясь, угасая, вспыхивая вновь. Тил присел, дотронулся до неё рукой.
— К чему бы это?
— Может, надо сделать ход? — предположил Жуга.
— Может быть… А как?
Оба покосились на дракона, но тот ничем не выразил желание хоть как-то поучаствовать в игре. Рик медленно бродил вдоль стен, обнюхивал грибы и плесень, сердито фыркал, мёл хвостом. Повсюду догорали маленькие костерки, валялись мёртвые тела. Пахло кровью и горелой плотью.
— Это должны сделать мы, — задумчиво сказал Жуга. — Всё предопределено. Предпоследняя линия… Гертруда говорила — пешка на последней линии может стать любой фигурой, кроме короля… ну, то бишь, дракона. Вот только где её взять, эту другую фигуру? Может, оторвать одну из этих?
Тил вскинулся:
— Послушай! Та фигурка… Помнишь, ты тогда забрал её?
Он не договорил. Жуга всё понял, переменился в лице и суматошно зашарил по карманам.
— Чёрт возьми, Тил, ты прав! Я совсем про неё забыл. Куда же я её засунул… Только бы не потерялась… А, вот она.
Травник вытащил фигурку воина и протянул её мальчишке.
— Ставь ты — у меня руки дрожат.
— А ты думаешь, у меня не дрожат?
Фигурку тем не менее, Тил взял. Сделал несколько глубоких вдохов, примерился и со стуком поставил её в самую середину последнего белого поля. Придержал, как будто опасался отпустить, затем осторожно разжал пальцы.
Сияние угасло. Оба переглянулись, затем Жуга протянул руку, подтолкнул фигурку пешки, и та со стуком повалилась набок.
* * *
— Наверное, ты плохо помнишь, что увидела, когда открыла в первый раз глаза. А впрочем, что там помнить. Только темноту. Я думал, что у Ашедука нету стрел. Я думал, все они остались у меня. И я совсем забыл про ту, что положил в мешок. Яд и пламя! мог ли я подумать, когда Гертруда объясняла мне про этот наконечник, где и как я потом буду вспоминать все эти объяснения! Лучше бы я бросил её за борт, ту стрелу…
А может быть, наоборот? Может, хорошо, что я её не бросил?
Я правда не могу понять, зачем я тебе всё это говорю. Но может, так и надо. Что ты чувствуешь? Тебя тревожит что-нибудь? Я чувствую, ты понимаешь, но не можешь говорить. Или не хочешь? Но ты слушаешь меня… Ты улыбаешься… Как хорошо, когда ты улыбаешься. Ты не поверишь, как мне от этого сразу становится легче на душе. Ну, да, Гертруда бы могла всё объяснить, могла бы, но её сейчас здесь нет. А есть только ты. Tabula rasa… Герта называла это Tabula rasa — «Чистая поверхность». Ей… Прости. Не ей. Наверное, всё-таки — тебе уже однажды доводилось испытать такое.
