– Это удачный год! – говорили на острове. – Ведь еще на Середине Зимы, когда Тормунд ярл приносил жертвы, предзнаменования были самые хорошие!
Мимо замка медленно плыли огромные ледяные поля, по виду еще цельные и нерушимые, но уже потрескавшиеся и отданные на волю течений. Прилетели с юга птицы и устраивали гнездовья на скалистых островках. Над замком стоял оглушительный шум птичьих криков, но никто не жаловался. Целыми днями дети, подростки, женщины половчее собирали птичьи яйца, весь замок и все островки питались только ими. В глубокие, вырубленные в скале подвалы, набитые льдом, бережно укладывались тысячи и тысячи яиц: мелких и побольше, белых, желтых, серых, голубых, в крапинку, с пятнышками, даже с ниточками трещин, нарисованными самой природой, чтобы издалека яички скальной трещотки можно было принять за камешки. Но мальчишек Северного замка было не так легко обмануть, тем более какой-то глупой трещотке! С корзинами снуя туда-сюда, жители островов запасались яйцами на весь год. В гнездах собирали пух, из которого потом получаются такие теплые одеяла.
Альвин тоже принимала в этом участие, каждый день выводя на скалы целую дружину из замковых служанок и детей. Осторожно пробираясь по ползущим льдинам, они взбирались на скалы, а через некоторое время сдавали полные корзины работникам, ждавшим внизу с легкими санками. Мальчишки палками отгоняли птиц от гнезд, и приходилось надевать грубые плащи из тюленьих шкур, чтобы защититься от ударов жестких крыльев, острых клювов и когтей. А также от других признаков птичьего негодования, более мягких, но зато вонючих!
– Не ходи, Альвин! – Эрлингу не нравилось, что она отправляется с утра за яйцами, куда он не мог за ней последовать: сломанная в битве с великанами рука у него срасталась медленно, и он еще был неловок. – Лед совсем плохой, ты сорвешься!
– Посмотри! – Легко опершись ногой, Альвин перепрыгнула опасное место и засмеялась. – Я же легче гагары, меня любой лед выдержит! Не волнуйся обо мне! Тора, идем!
– Прыгай, птичка! Обопрись на мою руку! – Шедший за ними Бергер ярл помог перебраться Торе, а потом прыгнул и сам. Он весил гораздо больше целой стаи гагар, но зато прыжки его были широкими, как у оленя. – Ну, где тут ваши скальные трещотки? Ты покажешь мне, йомфру, как выглядят их яйца? Научишь меня отличать их от камешков?
– Неужели ты никогда этим не занимался? – Альвин, уже карабкаясь на скалу, обернулась и недоверчиво подняла брови. Для нее это занятие было привычным и необходимым способом добывать пропитание.
– Ну, может быть, когда мне было лет шесть или семь… Потом как-то уже все было недосуг забавляться, а яйца у нас несут куры. Мой отец ведь начал брать меня в походы с восьми лет, даже не с двенадцати.
– Должно быть, знатный ярл повидал много такого, что полюбопытнее птичьих яиц! – с почтительной завистью заметил Бьёрн, один из молодых работников в замке. Сам он собирал птичьи яйца сколько себя помнил и не видел в этом ничего занятного.
– Да уж, бывало… О, я вижу гнездо! Ведь это гнездо, правда, йомфру? Только не говори мне, что это всего лишь куст прошлогодней травы!
Альвин хохотала, придерживаясь за скалу, чтобы не сорваться. Для Бергера ярла этот нехитрый промысел был в новинку, он извлекал из него столько же удовольствия, сколько получал и любой мальчишка, и в эти минуты ему не было никакого дела до чудес далеких земель.
Они отправили вниз уже десяток наполненных корзин, когда пришло время немного отдохнуть. Отойдя подальше от шумных гнездовий, они нашли за выступом скалы, где не доставал ветер, полянку, уже покрытую первой травой. Семь белых зайчат, щипавших травку, при появлении людей бросились бежать вверх по склону, прыгая на задних лапках. Бергер ярл ловко разжег костер, и они стали поджаривать гуся, которого Бьёрн подбил камнем.
– Ну, а еще дальше от земли харудов какие лежат страны? – расспрашивала тем временем Альвин.
Рядом с Бергером ярлом для нее каждый день был полон чудес, и она словно бы жила в двух мирах одновременно: по одному, старому и привычному, она ходила ногами, зато другой, новый и увлекательный, постоянно разворачивался перед ее мысленным взором.
– Дальше на запад живут ререги, а еще их называют реодариями. В их земле, как говорят, насчитывается шестьдесят городов, но я побывал только в трех. Первый город назывался Свентовидич. В нем трое ворот, и каждые ограждены вместо воротных столбов огромными железными мечами, и мимо этих мечей не может пройти никакая нечисть. Второй город назывался Хорсеслав, он совершенно круглый, и две длинные улицы делят его на четыре равные части, то есть сам город представляет собой знак солнца, которому там поклоняются. А третий город назывался Ладич, и в нем стоит знаменитый храм в честь богов любви.
– Вот как? – Альвин улыбнулась. – Богов? Значит, их много?
– Не более, чем у нас. Мы просим любви у Фрейра и Фрейи, а ререги поклоняются Брату и Сестре, которых называют Кресень и Кресена. Их имена означают «огонь». А еще их называют так: Брата – богом любви, а Сестру – богиней измены.
– Ну вот! – Альвин с показной обидой надулась, но ей и в самом деле было отчасти неловко это услышать. Даже мать намекала ей, что она не слишком красиво ведет себя по отношению к Эрлингу ярлу, а уж о выражении лица его самого нечего и говорить. – Как измена, так сразу женщина! Можно подумать, что мужчины всегда верны и преданны!
– Не буду говорить, что ты неправа! – Бергер ярл улыбнулся. – Брат и Сестра – две стороны любви, которая, с одной стороны, хочет верности и постоянства, а с другой – вечно стремится к новизне и разнообразию. И они так тесно связаны, что никак нельзя отделить одно от другого.
– Но почему же измена – обязательно в женском облике?
– Для всего найдется причина, если как следует подумать! Кто просит у богов верности в любви? Конечно, женщины! Они боятся, что мужья их разлюбят, вот и приходят в храм с просьбой о постоянстве. И к кому же они будут обращаться с этой просьбой? Конечно, к богу-мужчине, он им ближе. Ведь надо любить того бога, которого просишь, иначе мольбы не дойдут. А мужчины больше любят Сестру, богиню, которая для них воплощает вечно новую возлюбленную, о которой они мечтают. И нельзя сказать, что один из этой пары хуже другого. Они не могут существовать друг без друга, как две стороны лезвия вот этого ножа! – Бергер ярл показал нож, которым готовился резать птичье мясо. – Так и сам человек – в нем одном всегда уживаются две разные стороны, два совсем разных существа. Он и зверь, он и бог. По отдельности он был бы или зверем, или бесплотным духом, но не человеком. Человек – существо на грани миров. Он способен перемещаться между мирами, он способен меняться сам, и в этом его сила.
