— Если ты не будешь кидаться на меня с кулаками, всё будет цело, — Принц говорил непринуждённо, немного холодно — как всегда. Как будто не его человеческие глаза несколько минут назад беззвучно вопили от боли. Может быть, и впрямь не его. Может, я начинаю сходить с ума и видеть невозможное.
Может. Но не молчи, глупая, скажи хоть что-нибудь!
— Кто это тебя так? — мой голос прозвучал беспомощно. Не спрашивайте даже, почему.
Я сто раз желала Эдуарду смерти. И вот когда она обнимает его за талию, как последняя, но самая загадочная любовница, я не хочу, чтобы они уходили вместе.
— Какая тебе разница? — небрежно фыркнул белоголовый парень, словно я спросила у него, какие носки он предпочитает одевать по пятницам.
Может, он и заслужил смерти. Да. Может, я всё ещё желаю ему смерти от всей души, но… Но кто заслужил на вот такую смерть? В ошмётках собственной кожи, с чьей-то грязной рукой среди своих внутренностей?
— Это ведь сделал не Синг, верно? Когда мы пили кофе у меня дома, в приюте, ты был живее жизни, — пристально посмотрела я в глаза Принца. Он скривил уголки губ в улыбке, быть может, вспоминая ванильное облако, и кивнул:
— Не Синг.
А я говорила, Кейни Лэй Браун, что ты будешь скучать по такому врагу!
Заткнись! Дело не в этом!
Нет? А в чём же, малютка Лэй? Прости за нонсенс, но тебя разрывает на части от чувства, которое я не в состоянии понять.
Неважно, неважно, неважно.
— А кто же тогда?
— Ты хочешь пожать руку тому, кто так отходил меня? Хочешь поздравить его, да?! — изумруды презрительно сощурились, а голос спустился на несколько ступеней вниз, к шипению. — Хочешь порадоваться, девочка Браун?!
Нет, клянусь, нет! Господи Иисусе, я не это имела в виду!
Господь, может, тебе и поверил, а Эдуард?
— Кончай париться! — вскочила я со своего места. — Я тебе ещё ничего такого не сделала и не сказала!
— Но ты хочешь знать, кто перемешал мне все потроха — почему? — пара шагов, и злые изумрудные глаза нависли в десятке сантиметров от меня. — Ты, так долго жаждущая стереть меня в порошок, хочешь знать, кому это почти удалось — зачем, а?!
Даже при моих каблуках Лэйд был выше меня. Меня, у которой дрожали губы от острого желания что-либо сказать.
Но — что? Что я могу ему сказать? Как я могу его переубедить? Разве он неправ в своих сомнениях? Разве я не заслужила их?
Заслужила как никто, крошка Лэй. И теперь сожалеешь об этом.
Нет, нет, вряд ли, но…
Дурная у тебя привычка — врать самой себе. Ты можешь меня убедить, но не обмануть. Запомни это.
— Хочешь, я тебе скажу, кто копошился в моих внутренностях?! — яростно прошипел мне прямо в губы белокурый парень. — Баст.
— Что?!!
— Баст.
Сделав шаг назад, я хлопнулась на лавку в пене кружев своей юбки. Моргнула. Попыталась собраться с мыслями.
А мир перевернулся с ног на голову. Лестницы, ведущие в рай, окончились у врат Чистилища. Звёзды заблестели под ногами, а Млечный Путь оказался Л е той.
Это неправильно, неправильно, неправильно, неправильно…
Неправильно!
Солнце не должно гореть под ногами! Люди не должны ходить по облакам и грозовым тучам, пугая птиц! Снег не должен, кружась, падать вверх!
Матери не должны полосовать на части своих внуков. Так быть не должно! Как угодно, только не так! Я знаю, что такое Семья! Я знаю, какое тепло и спокойствие чувствуют оборотни в своём Клане!
… А шрамы багровели на безупречной коже Маленького Принца…
— Ч-чёрт… — выдохнула я.
— У тебя такой вид, — язвительно заметил Лэйд, — словно небо оказалось у тебя под ногами.
Как ты прав! Как же ты прав, Маленький Принц!..
Я попыталась представить, как Виктор до локтя погружает руку в моё тело, разрывая мышцы, вороша мои внутренности, и ощутила, что схожу с ума. Потому что такого быть не могло. Виктор не может обидеть меня!
— Эдуард, — прошептала я и услышала свой шёпот как-то со стороны,
— это неправильно. Она — мать твоего отца. Вы с ней одна кровь и плоть!
— И? — огрызнулся четверть-оборотень, садясь рядом со мной на лавку.
— Так быть не должно!!! — страх или возмущение — я сама не разобралась в этом мимолетном всполохе — заставили меня вскочить на ноги и повернуться лицом к Принцу. Теперь он угрюмо смотрел на меня сверху вниз. Только это ничего не меняло.
Вряд ли во всём мире осталось то, что могло поменять что-либо между мной и этим белокурым четверть-оборотнем.
— Так быть не должно — интересно, а с чем ты сравниваешь? — я никогда не видела, чтобы Эдуард кривил губы в такой неприятной улыбке, где была такая толика горечи.
— С чем угодно, — покачала я головой.
Что ты чувствуешь, Кейни Лэй? Я не могу понять, что бушует в твоём сердце?
Почему звёзды сверкают у нас под ногами?
Не знаю. А почему на твоём лице написана…
— Она — Королева моего Клана. И это прежде всего! — злобно фыркнул белокурый парень и добавил, глядя мне в глаза. — Только не надо меня жалеть, ладно? У тебя такая мина, словно тебя канонизировали и намалевали на иконе.
… жалость?
Жалость. Жалость! Жалость!! Жалость!!!
Жалость!!!
У меня закружилась голова.
Солнце зашло на севере.
Так быть не должно!!!
Я не должна его жалеть!!!
Я же его ненавижу!!! Что же это?!. Господи, почему, почему, почему?!!
— Мне тебя жаль, — прошептали мои губы, когда я отстранённо смотрела на чуть бледное лицо Эдуарда. На лицо Эдуарда, а потом — на свою собственную руку, которая потянулась к щеке Маленького Принца.
— Мне не нужна твоя жалость!!! — он вскочил, словно я протягивала к нему раскалённое серебро — мои пальцы безвольно скользнули по его груди, животу, свежим шрамам, так и не коснувшись щеки. — Слышишь?!! Чья угодно, только не твоя!!!
Я подняла взгляд. В изумрудах плясало то ледяное пламя, что поглотило меня однажды ночью. Я знала, что за ними душа кричит ещё от многих чувств, но каких? Что там, за этой злобой?
— Тогда тебе лучше найти кого-то, чью жалость ты бы принял без колебаний, — твёрдо произнесла я, глядя в это танцующее пламя. — Потому что Баст исполосовала не только твою плоть, но и душу. И это ещё вопрос, что в тебе быстрее истечёт кровью.
Он ничего не ответил, даже не вздрогнул, не изменился в лице — просто побледнел. Как рассветное небо. И это было всё.
— Меня некому жалеть, — шевельнулись его сухие губы, но произнёс это кто-то другой. Кого я не знала. Кто мог испытывать боль и страдание. Кто мог сожалеть и тосковать об утраченном.
Кто сейчас испытывал боль и страдание, сожалел и тосковал.
