— По-вашему, этот рыцарь совершил убийство? Ведь он всего-навсего выполнил приказ, расправился с тем, кого считал врагом. По-вашему, это бесчестный поступок?
Иом стояла, свесив руки, запятнанные кровью; слезы струились по ее лицу. Она от всего сердца стремилась добиться оправдания Боринсона, и Габорн не был уверен, что в подобных обстоятельствах сохранил бы такое же присутствие духа.
Что касается самого Боринсона, то он безучастно смотрел на рыцарей, точно его не волновало, чем все для него закончится. Можете убить меня, можете оставить мне жизнь, вот что выражал его взгляд. Только решайте что-нибудь.
Гроверман и его люди, не продвигались вперед, но и не расходились. Чувствовалось, что Иом их не убедила, однако и особой решительности они не проявляли.
Иом до крови прикусила дрожащую губу, не заметив этого, глаза вспыхнули от ярости и боли. У нее больше не было сил убеждать их. Эти люди не успокоятся; а ведь ей так тяжело — всего за два дня она потеряла всех близких.
Габорн и сам пережил когда-то смерть матери и вот сейчас — и отца. Он понимал, каково Иом, чувствовал, насколько боль, которую испытывает она, сильнее той, что терзала его самого.
Иом обратилась к нему, стараясь говорить как можно более спокойным, почти ироническим тоном:
— Милорд король Ордин, сэр Боринсон… За все, что вы для меня сделали на протяжении этих двух дней, я вынуждена предложить вам покинуть нас, пока мои люди вас не убили. Наша земля разорена и мы не в состоянии проявить обычного гостеприимства. Уезжайте отсюда. За вашу верную службу я дарую вам жизнь, хотя мои вассалы хотели бы, чтобы я не проявляла подобной щедрости.
Она произнесла все это, как бы слегка высмеивая своих людей, но Габорн понимал, что она говорит совершенно серьезно, что у нее просто больше нет сил бороться с их упрямством.
— Уезжай, — прошептал Габорн Боринсону. — Встретимся в Бредсфорском поместье.
К его облегчению, Боринсон встал, сел на коня и без единого возражения выполнил приказ.
Габорн подошел к Иом, снял латную рукавицу и положил правую руку ей на плечо. Под тонкой тканью платья она выглядела такой хрупкой, такой слабой. И как ей удастся держаться под давлением той ноши, которая обрушилась на нее?
Она не казалась теперь прекрасной, как первая вечерняя звезда. Но и морщины тоже исчезли. Сейчас она в полной мере была сама собой, и любить ее сильнее, чем в этот момент, Габорн просто не мог; любить и страстно желать, чтобы она осталась с ним всегда.
— Я люблю тебя, ты знаешь, — сказал он. Иом кивнула, еле заметно. — Я пришел в Гередон, чтобы просить твоей руки, и по-прежнему хочу получить ее. Хочу, чтобы ты стала моей женой.
Он говорил все это не для того, чтобы напомнить Иом о своих чувствах, а исключительно ради ее людей, ради того, чтобы они знали, как обстоит дело.
В толпе засвистели. Некоторые возмущенно закричали:
— Нет!
Габорн понимал, что в данный момент они к нему не расположены. Эти люди понятия не имели, что он сделал ради их освобождения: Они стали свидетелями лишь того, что случилось совсем недавно и что не прибавило ему чести в их глазах. Сегодня их сердца ему не завоевать, хотя он надеялся со временем сделать это.
Иом погладила его руку, но успокаивать не стала.
Габорн зашагал вверх по склону холма, туда, где его конь скреб копытом снег в усилиях добраться до свежей травы, и вслед за Боринсоном поскакал на юг.
Пробившись сквозь толпу, за ним, точно тень, следовал его Хроно.
Сидя над телом отца, Иом не чувствовала уверенности, хватит ли у нес сил пережить хотя бы еще один день. Казалось, у нее иссякла вся энергия, все воля к борьбе — точно так же, как два дня назад истаяла се красота.
Отец лежал у ее ног, а ей отчаянно хотелось закричать во весь голос. Или уснуть, забыть обо всем. Холодный снег растаял, ее сапожки промокли, промозглый ветер пронизывал насквозь, проникая сквозь тонкое платье.
Ее люди успокоились, хотя и не были довольны. Им требовался лорд, чтобы защищать их, но Иом не обладала ни мудростью, необходимой для того, чтобы направлять их, ни обаянием, которое позволило бы увлечь их за собой, ни мышечной силой и боевыми навыками.
Они смотрят на меня, но не видят, и все потому, что я лишена привлекательности, думала Иом. Они понимают, что я обманщица, ничтожество. Все Властители Рун ничтожества, если лишены своих Посвященных, которые снабжают их силой, придают значительность.
Стоя на холме и дрожа от холода, Иом обнаружила, что сейчас ее людям как бы нет до нее никакого дела.
Никто не принес ей шаль, не подставил плечо, чтобы она могла на него опереться. Никто не осмелился даже приблизиться к ней. Может быть, им казалось, что ей нужно побыть один на один со своим горем.
Но Иом было тяжело страдать в одиночестве.
Она чувствовала себя сбитой с толку. Габорн не приказывал убивать ее отца. Напротив, он сделал все возможное, чтобы тот остался жив. И, тем не менее, она каким-то образом чувствовала себя преданной. Может быть, потому, что он даже не рассердился на Боринсона.
Прими он решение лишить этого человека мудрости или тем более, жизни, она сочла бы Габорна жестоким и слишком суровым. И вес же какой-то частью души ощущала, что Боринсон заслуживал наказания. Пусть даже и не представляла себе, какого именно.
К удивлению Иом, первым приблизился к ней чародей Биннесман, спустя час после того, как она осталась одна. Он накинул на нес одеяло и протянул кружку с теплым чаем.
— Я… Я ничего не хочу, — сказала Иом. И это была правда. Горло у нее перехватило, живот свело. — Мне просто нужно поспать, — она чувствовала себя такой усталой, что не было сил даже смотреть на него.
— Иногда отдых вполне может заменить сон, — Биннесман стоял, пристально глядя на нее. — В этот чай я положил лимонный бальзам, липовый цвет, немного ромашки и меду.
Он заставил ее взять горячую кружку и Иом отпила из нес. Она и раньше знала — Биннесман всегда лучше нес самой понимал, что ей требовалось, что он способен облегчить боль се сердца не хуже, чем боль раны.
Чай, казалось, позволил зажатым мышцам расслабиться. Она прикрыла глаза и откинула голову, поражаясь этому эффекту. Возникло чувство, точно всего несколько минут назад она пробудилась от сна, хотя где-то в самой глубине ощущалась такая усталость, которую не мог снять даже этот чудесный чай; усталость и боль в костях.
— Ох, Биннесман, что мне делать? — спросила Иом.
— Ты должна быть сильной, — ответил он. — Прежде всего ради своих людей.
— Я не чувствую в себе сил.
