Кто он?
На рабочего не похож. Руки чистые.
Военный? Если так, то не при больших чинах, иначе одною бы комнатенкой, куда Ниночка, говоря по правде, нос сунуть пробовала, но благоразумно отступилась, почуявши угрозу, не довольствовался бы. Жены нет. Детей нет.
Подозрительно.
— А вы чем занимаетесь? — поинтересовалась Ниночка, глянув искоса, пытаясь разглядеть приметы женатости или хотя бы обыкновенного женского присутствия. Но нет… одежонка на нем чистая, но не глаженая, и рубашонка на локте, конечно, штопана, однако как-то грубо, наспех. Женщина бы аккуратней латку поставила и уж точно не взяла бы голубенькую для красно-черной клетчатой ткани.
— Да… служу понемногу. Вот, в милицию приписали, — ответили ей.
И латку потрогали.
В милицию… с одной стороны, конечно, почетно, а с другой, вон, соседушка, сколько лет при чинах, а об расширении только и мечтает, не говоря уже о собственной квартирке.
— А вы?
Нет, Ниночке этакий поклонник ни к чему.
Да и… подсказывало ее чутье, что не все-то так просто, что появился этот вот человек не в то время, и вполне себе способен он присутствием своим поломать Ниночкины жизненные планы, как некогда папенька, чтоб ему на его хуторе икалось беспрестанно, поломал планы Ниночкиной матушки.
Ну уж нет.
Постановив себе в самом ближайшем времени заказать очки, а лучше сразу две пары, для пущей интеллигентности, Ниночка отложила лорнет и кастрюльку с огня сняла. Благо, содержимое ее уже булькало и ничем-то не походило на то скучное, липкое варево, которое Ниночка извлекла из холодильного шкафа.
— Слышал, вы в буфете работаете? — не унимался Свят и поднялся, поспешил стул отодвинуть.
С манерами, стало быть.
Манеры — это хорошо. Но мало… очень мало…
Часов нет, даже самых простеньких, не говоря уже про серебряные, которые Василий Васильевич давече изволил долго показывать, хвастаясь, что подарены они ему были не просто так, но самим главой области за немалые заслуги.
И чеканка имелась.
…и жена тоже.
Странным образом разговор с тетушкой заставил-таки Ниночку о будущем думать.
— Работаю, — сказала она, взмахнув ресницами, и решила для себя, что кавалера гнать не стоит. Приваживать она тоже не будет, но…
…мало ли, как оно еще повернется. Все ж, если вдруг рано сгорит ее ведьминская красота, то хоть выбор останется между Гришенькой с его отдельною квартирой, отягощенною родней, и этим вот, пусть без квартиры, но и без родни.
— А вам отовариться надо? Или во поддержание беседы? — она поставила кастрюльку на дощечку и сняла с полки две тарелки. — Солянку будете? Сама готовила.
— Тогда с превеликим удовольствием, — Свят смотрел с должным восторгом, что несколько примиряло с общею его неказистостью. — Но если только вы расскажете мне…
Он наклонился, и появилось во взгляде что-то этакое, заставившее Ниночку замереть. Неловко дернулось в груди сердце и застучало так, предупреждая, что не стоит шутить с малознакомыми мужчинами, что шутки эти самой Ниночке боком выйти могут.
— …о театре, — закончил он со вздохом, от которого у Ниночки пятки зачесались.
Влюбляется она, что ли?
Или в туфлях дело? Туфли были куплены с рук и слегка ношены, но аккуратно, а просили за них сущие гроши, и вот Ниночка не устояла. И кто бы устоял против бледно-розовой кожи, аккуратного каблучка и пары бантиков, украшенных серебром?
— Простите, но откуда мне о театре знать?
Туфли она надела на работу, исключительно, чтобы позлить Валентину. Сменщица была завистлива, некрасива, а еще имела дурную привычку распускать сплетни.
Про Ниночку.
— Мне кажется, что такая женщина, как вы, не может чего-то не знать, — с уверенностью произнес Свят. И вот как оказалось, что он, только-только сидевший за столом, оказался подле Ниночки.
Близко.
И ручку поцеловал. И… Ниночка почувствовала, что чешутся не только пятки, но и коленки. То есть, не совсем, чтобы чешутся, скорее, ощущается в них некая опасная слабость нехорошею приметой грядущей влюбленности.
А нужна ли она Ниночке?
Отнюдь.
Какая влюбленность, когда ей учиться надобно?
— Что ж, — она забрала ручку из цепких пальчиков и, смерив Свята иным взглядом, в котором появилась изрядная толика сомнений, сказала. — На самом деле знаю я немного… это вам Линку поспрошать надо.
— Тебе.
— Тебе, — она моргнула и подумала, что очки прикупить нужно обязательно, и не только из повышения уровня интеллигентности образа, но и чтобы спрятаться от этаких вот пронзительных взглядов.
Нельзя Ниночке влюбляться.
Никак нельзя.
От влюбленной ведьмы одни беды и пользы никакой.
— …но я так… что я знаю… простая буфетчица… — пальчики сами собой подхватили белый локон, натянули, закрутили. Задрожали ресницы…
…тем более в такого вот, непонятного и потому опасного своею непонятностью.
Ниночка знала много.
То есть, пожалуй, даже слишком много. И с радостью знанием делилась.
— А он, представляешь, и говорит… — Ниночка ткнула вилку в гору солянки, которую ела с немалым аппетитом. — Что, мол, будешь дальше носом крутить, во второй состав переведу, а то и в третий. И никто тебе не поможет!
Она повернула вилку, и на личике ее прехорошем появилось выражение столь хищное, что Свят вздрогнул.
— А потом, погань этакая, еще мне грозился.
— Чем?
— Жалобою, само собой. Чем они все грозятся. Мол, что служебные обязанности не исполняю, клиентам грублю и бутерброды у нас заветрились. Ну заветрились. Бывает же ж. Я ж их не ответрю.
Свят поспешно кивнул, соглашаясь, что сие не в Ниночкиных силах.
— Я ему так и сказала.
— А он?
— Хамло, — Ниночка сморщила носик. — С кем только порой дело иметь приходится!
Она говорила.
О театре.
И людях, которые в этом театре обретаются. И вовсе не служители они муз, как некоторые полагают, но обыкновенные существа со своими страстями и страстишками. Жадные, что до славы, что до денег. Завистливые. Склонные учинять друг другу пакости, порой совершенно без выгоды, что самой Ниночке было не понятно.
— …и поклонников у нее столько, что захоти она, давно бы съехала… — Ниночка закатила очи. — Но она ж у нас правильная, себя блюдет… аристократка…
— Кто? — Свят спохватился, что, задумавшись, упустил нить разговора, который сам же и затеял, ибо показалась ему Ниночка именно тем источником, с которым стоит начинать работать.
Сплетни она любила.
Памятью обладала по-ведьмински отменною. Да и наблюдательна оказалась, подметивши пару интересных моментов, правда, Свят не был уверен, что они имеют отношение к его делу.
Ничего, ОБХСС заинтересуется.
Потом.
— Линка, — Ниночка крутанула вилку. — Дала бы Макарскому и была бы в шоколаде. А она мается, будто между ног у нее слиток золотой.
Ниночка фыркнула.
— А Макарский это…
— Худрук. Он, конечно, долдон редкостный, но уж ради дела можно было бы и потерпеть. Ну… хотя… она ж привыкла, что звезда… раньше-то при театре кто главным был?
— Кто? — послушно повторил вопрос Свят.
— Васильева держали. А он еще с Линкиной бабкой знакомство водил. И не просто знакомство, как говорят, хотя… наши шепчутся, что до самое смерти ей ручки целовали… старухе.
Это тоже было удивительно для Ниночки и никак-то не вписывалось в концепцию ее мира.
— Вот… ну и само собой, Линку он не бросил. Скоренько на первые роли вывел. А она и рада стараться, звезда наша…
Теперь в голосе слышалась ревность.
— А если подумать, я чем хуже? Меня вон на сцену пусти, тоже чего надобно изображу. А Линку поставь за буфет, так мигом доведет до растраты…
— Значит, пришел Макарский?
Работать с Ниночкой было легко. Ее не приходилось контролировать, да и давить нужды не было, всего-то и дел — задавать вопросы, изредка помогая Ниночке забыть о ненужном и сосредоточиться на том, что было интересно. Не ей, само собою, Святу.
