— А потом целители сказали, что я больше никогда не смогу иметь детей, — упавшим голосом изрекла она. — По их словам, настоящим чудом было то, что я вообще выжила.
— Отец знал о твоем прошлом? — Тускло спросил я, хотя мне, на самом деле, было совершенно на это плевать.
— Да, Эпимос обо всем знал, — подтвердила мать Данмара. — Но это еще не все, мой мальчик. Дослушай до конца.
Ирида на мгновение отвернулась, словно смахнула непрошенную слезу, и продолжила свой рассказ.
— После этого мной овладела настоящая черная тоска и уныние. Такая юная, а уже бесполезная. Лишенная самого главного женского предназначения и единственного своего ребенка. Испорченная, пустая, никчемная. Тогда я искренне мечтала о смерти, но не нашла в себе достаточно решимости, чтоб пойти на такой шаг…
М-да, что-то многовато потенциальных самоубийц меня окружает в новом мире. Можно сказать, что вся моя новая семья из одного теста леплена. Я убил себя в прошлой жизни. Эпимос в этой. А тут еще и Ирида, оказывается, носила в себе подобные мысли.
— Однажды, я пришла к Ноиру Атерна и попросила у него милости. Я молила, чтобы он позволил мне хотя бы иногда видеть Таасима. — Ее рассказ был прерван очередной длительной паузой, в процессе которой Ирида пыталась совладать со своим дрожащим голосом. Было заметно, что события минувшей юности до сих пор не отпустили ее. — И Ноир ответил мне жестким отказом. Он сказал, что это теперь его сын, и я могу вообще вычеркнуть из памяти, что у меня был ребенок. И когда я возжелала уйти, глотая слезы и обиду, он только лишь грубо ответил мне, что он не работорговец и никого не держит в своем доме насильно. Он задержал меня только для того, чтобы пообещать награду за то, что подарила ему наследника. Он предложил мне просить все, что я только могу пожелать. Золото. Шелка. Украшения. Но я все равно ушла, не удостоив его ответом. Потому что единственной моей драгоценностью я считала своего ребенка, которого видела лишь мельком. Я покинула поместье Атерна и принялась скитаться по городским улицам без цели, без смысла, без желания жить.
Да уж, похоже на правду. Не уверен, что в этом мире целители были знакомы с таким понятием, как послеродовая депрессия. А ведь, на фоне того гормонального безумия, которое царило в организме недавней роженицы, она вполне была способна абсолютно на любую глупость.
Я попытался из любопытства представить чувства Ириды в тот момент. Честно попробовал вызвать в себе сочувствие или сострадание. Но моя душа осталась совершенно глуха к ее давнему горю. Ад выжег из меня почти все человеческое, и нескольких лет, проведенных в новом теле, было слишком мало для того, чтобы на этой мертвой почве появились хоть какие-нибудь всходы. Но оно и к лучшему. Ведь тогда, после возвращения в Преисподнюю, мне бы пришлось проходить через этот кошмар морального омертвления снова. А это, скажу я, едва ли не самое мерзкое, что мне довелось пережить в обители демонов. Хорошо хоть оно проходит достаточно быстро, всего лишь за пару сотен лет.
— Я могла сгинуть десяток или даже сотню раз, — продолжала делиться Ирида. — Попасть в руки работорговцев, угодить в публичный дом, умереть от голода или болезни. Я мечтала о смерти и молила, чтобы она прибрала меня к себе, потому что сама я оказалась слишком труслива, чтобы призвать ее. Я искала погибели, слоняясь по опасному пригороду, а нашла его… Эпимоса. Он подобрал меня прямо на улице и привел в собственный дом. Он ухаживал за мной и оберегал, пока я окончательно не оправилась и не пришла в себя. Я не успела заметить, как его горячая забота сумела отогреть мое онемевшее сердце. А потом, спустя несколько лет, появился ты, Данмар. Я вновь обрела смысл в жизни и шанс на женское счастье…
— Я так понимаю, целители ошиблись? — Задал я вопрос, ответ на которой оказался мне очевидным.
К моему удивлению, Ирида медленно покачала головой, но от каких-либо пояснений воздержалась. Вместо этого, она коротко пересказала события тех дней, когда Данмар получил сильный удар по голове от норовистой кобылы и лежал без чувств. В конце концов женщина не смогла смириться с тем, что судьба забирает у нее и второго ребенка, а поэтому сделала все, чтобы спасти мальца, в котором уже поселилась моя порченная душа.
Она попрощалась с Эпимосом, попросив заботиться о Данмаре, и отправилась прямиком к Ноиру Атерна, который за минувшие годы стал уже не просто наследным сыном, а главой своего рода. Ирида смело пришла к нему и потребовала той самой награды, которую аристократ обещал за рожденного наследника. И попросила она вылечить одного несчастного мальчишку, который медленно умирал в нищем пригороде. Ее бывший господин если и удивился появлению своей давней наложницы, исчезнувшей десять лет назад, то особо виду не подал. Однако, судя по всему, кое-какая симпатия к прекрасной женщине все еще теплилась в его каменном сердце, а потому он согласился удовлетворить просьбу Ириды. Но только если она вернется под его крышу.
Именно этого предложения мать Данмара и ждала от расчетливого аристократа. Она знала, что Ноир всегда ревностно оберегал всё своё. Даже слуги лишний раз старались ничего не перекладывать в его комнате во время уборки, потому что за подобной вольностью неизменно следовала жесткая выволочка. Вот и в этот раз новый глава Атерна вопрос поставил ребром. Либо Ирида снова становится его наложницей, либо он ничем ей не будет обязан. И она, будучи готовой к такому ультиматуму, приняла его предложение. Она никому не сказала, что была беременна второй раз, поэтому никто не знает, что у нее есть второй ребенок. Даже тот целитель, которого прислал в дом Эпимоса Ноир, не имел понятия, кого он лечит. Для него Данмар был обычным простолюдином, лица которого он даже, скорее всего, и не запомнил… Хотя подобный риск я бы не списывал окончательно со счетов. Я-то не забыл седовласого старика, затыкавшего свою длинную бороду за золоченный пояс. Почему бы и ему вдруг не вспомнить когда-то виденное лицо изможденного мальчишки?
— Я не совсем понял, — упрямо вернулся я к заинтересовавшему меня моменту, — что с целителями? Если они не ошиблись, то как… как я могу стоять здесь?
— Я… не могу сказать тебе… — женщина украдкой метнула взор в сторону великанской фигуры воина, который продолжал тихо прогуливался неподалеку, а потом снова обратилась ко мне. — Это великое чудо, Данмар, и я не думаю, что даже ты готов об этом узнать…
Неприятное предчувствие колючей терновой петлей сдавило мое сердце. Интуиция очень остро отреагировала на услышанное, и я понял, что ответ на мой вопрос мне нужен прямо сейчас. Немедленно.
— Мама, — добавил я просительных ноток в голос и потянул Ириду за ткань длинного плаща, увлекая в сторону еще на несколько шагов, чтоб Астал точно не смог нас услышать. — Пойми, мне важно это знать. Расскажи. Мне. Все.
Женщина попыталась было отказаться говорить, но долго сопротивляться напору сына, перед которым ощущала вину, не смогла.
— Эпимос… он не твой настоящий отец, Данмар… — прошептала Ирида, сохраняя каменное выражение лица.
— И кто же тогда мой отец?! — По-настоящему удивленно спросил я.
Мать Данмара странно замешкалась, и мне пришлось ее немного поторопить.
— Небесная тысяча, женщина! Прекрати играть на моих чувствах! Начала, так договаривай! Кто мой отец?!
— Ты рожден от ангела, мой мальчик, — проговорила женщина, и в ее глазах загорелся тусклый фанатичный огонек, который осквернял своим сиянием красоту ее точеного лица. — Он пришел ко мне глубокой темной ночью, когда на небе нельзя было разглядеть ни единого осколка. Его лик был прекраснее всего, что мне ранее приходилось видеть, а за спиной у него покоились огромные черные крылья, Данмар!
Холодный пот прошиб меня, выступая мелкими бисеринками на лбу, хотя ночью на улице было совсем нежарко.
— Скажи, мама, какие глаза были у этого ангела? — Если это был он, то смертная женщина точно бы запомнила его взгляд.
— О, это было невероятное зрелище! — Ирида, одержимая своими воспоминаниями, даже не заметила странного вопроса. На ее устах заиграла безумная улыбка, и мне показалось, что ее разум унесся далеко-далеко в прошлое, оставив передо мной только телесную оболочку, которая продолжала говорить чисто машинально. — Они были глубокие и пленительные. Они могли подарить неземное блаженство, но и они же могли лишить тебя воли. В них нельзя было долго смотреть, потому что иначе краски мира начинали меркнуть…
