Он точно влетел в раскаленную добела печь. Его кости мгновенно растеклись, словно расплавленное золото. Негнущиеся пальцы пытались пробраться в каждое отверстие. Не было слышно ни звука.
Глубоко под поверхностью воды Амнор замедлил свое падение — зародыш, запертый в чреве чернильно-черного сапфира.
Это смерть.
«Бороться бесполезно, — подумал он. — Я больше не человек, а частица этой воды».
В груди вспыхнула боль. Легкие бессмысленно боролись — ни за что.
Впусти внутрь воду и умри.
Но он не мог.
Облако пузырей с шелестом устремилось кверху сквозь тьму; он смутно ощутил какое-то новое течение и позволил ему захватить себя. Он закрыл глаза, медленно увлекаемый вверх толщей воды. Через некоторое время его век коснулся тусклый свет, а его безвольное тело уткнулось в какой-то камень. Он забился, точно пойманная в сеть рыба, и все его инстинкты сейчас были направлены на то, чтобы выбраться на этот свет. Его руки ухватились за камень, и в лицо ему ударил воздух.
Он лежал на краю огромного озера, тяжело дыша, совершенно обессиленный. Ужасный приступ раздирающих внутренности кашля и рвоты уже прошел, оставив в его теле безжизненную тяжесть, под которой еле трепыхались обрывки каких-то его мыслей.
Там дверь. Проржавелая дверь. Она вокруг меня. Я в Ее внутренностях, как Ее яйцо, ее дитя. Когда я доберусь до двери, пройду через нее и окажусь в пещере, я появлюсь на свет из чрева богини.
Некоторое время спустя он поднялся на ноги и, шатаясь, побрел к каменной стене, окружавшей озеро, вдоль которой ковылял, пока не нащупал дверь. Он потянул за нее, и дверь подалась, но он упал на колени, подкошенный этим усилием, и пополз, как мечтал об этом, из золотого хвоста Анакир.
Он раскрыл глаза и увидел узкую бледную маску глядящей на него со своей высоты богини, обрамленную золотыми извивающимися змеями. И он подумал: «Это лицо моей матери».
И ухмыльнулся при мысли об искайской потаскухе, зачавшей его в винной лавке от одного из мелких дорфарианских принцев. Его происхождение, пусть даже и незаконное, оказалось весьма кстати, как понял Амнор, карабкаясь по первым ступеням социальной лестницы. Она вполне могла бы родить его и от законного брака с каким-нибудь подручным каменщика.
Он поднялся на ноги. Мокрая одежда противно липла к телу, ледяная от пронизывающего холода, стоявшего в пещере.
— Значит, ты снизошла до того, чтобы спасти меня, Анак, — крикнул он статуе, — и теперь я твой первенец. Прими мою смиренную благодарность.
Ее глаза сверлили его.
— Какие дары ты принесешь мне теперь, Матушка, когда я оказался выброшенным в этот безжалостный мир без гроша?
Он подошел ближе и положил обе ладони на ее огненный хвост — миллионы чешуек из чеканного золота.
Решив попытать счастья, он попробовал выдернуть одну из них. Когда ее сделали? Слишком давно — она явно отчаянно нуждалась в ремонте. Золотая пластинка осталась в его руках, и Амнор разразился безумным смехом. Он дергал и дергал, и на него хлынул золотой дождь, и он принялся выуживать из этого потока фиолетовые камни, точно виноградины из вина.
Ободрав ее хвост до такой высоты, куда смог дотянуться, он свалил кучу своих сокровищ на плащ и сделал из него тюк.
— Значит, мне все-таки удалось обобрать тебя, Мать моя. Неразумно пригревать такого вора у себя за пазухой.
Он вообразил бессильную ярость белого лица и, стоя под аркой, обернулся и отсалютовал ей, обезумевший от водного плена и свалившегося на него золота.
В такой тьме он двигался с недостаточной осторожностью. Его тюк подпрыгивал и звякал. На этот раз у него не было ни кремня, ни проводницы. Ступени ему найти не удалось.
В конце концов он понял, что где-то во мраке ошибся поворотом.
Он принялся озираться по сторонам, но не мог различить почти ничего. В этот миг до его слуха донесся отдаленный высокий звук, похожий на пение, который он уже слышал раньше. Амнор вслепую двинулся на этот звук, и он будто бы стал громче, точно к незримому певцу присоединилось еще несколько.
— Анакир расхныкалась, — насмешливо сказал он вслух.
Но на лбу и ладонях у него выступил холодный пот. Он ускорил шаги.
Он был уверен, что не сможет найти лестницу. И что тогда ему оставалось? Возвращаться обратно? Почему-то даже мысль о том, чтобы вернуться в пещеру, казалась ему невыносимой. И звук — он стал громче. Он долбил его череп, точно нож.
Амнор обернулся, оглядываясь назад.
В узком проходе стоял человек, явно различимый в темноте. Человек с темно-бронзовой кожей и притом со светлыми глазами и волосами. Прямо на глазах у Амнора эти глаза и волосы начали расползаться и таять в воздухе, точно пламя; лицо расплылось, став лицом Ашне’е. Ее губы раскрылись, и из их безмятежной бледности вырвался звенящий крик пещеры.
И безумным эхом ему отозвался его собственный крик. Он побежал. Мешок в его руках казался вдвойне, втройне отяжелевшим — он чуть было не швырнул его на землю и не оставил его там, но почему-то не смог этого сделать, хотя и хотел. Он бился о стены, оставлявшие на нем синяки, а перед глазами у него мелькали разноцветные искры.
Внезапный свет.
Он бросился в него, ослепший и стонущий, земля ушла у него из-под ног, и он упал.
— Очнись, — коснулся его сознания настойчивый женский голос всего несколько, как ему показалось, секунд спустя.
Амнор повернул голову и увидел девушку, стоявшую на коленях рядом с ним. У нее было по-крестьянски загорелое лицо и большие простодушные глаза.
— Я уж подумала, что ты дьявол из горы, — затараторила она. — Как-то раз я зашла туда, увидела свет и убежала прочь. — Она бросила на него кокетливый взгляд. — Но ты же мужчина.
Он сел. Жаркое солнце уже высушило его одежду. Сколько он провалялся здесь под взглядом этой низкородной шлюхи? Он опасливо взглянул на свой тюк, но его, судя по всему, никто не трогал.
— Ты что, идешь через горы в Таддру?
— Да, — ответил он коротко.
— Тут скоро люди пойдут через перевал. Наша ферма совсем рядом, чуть ниже по склону. Если ты подождешь, то можешь пойти с ними.
Амнор бросил на нее взгляд. Путешествовать в компании было бы вполне разумно. У него не было никакой провизии, а ранние снегопады могли уже в самое ближайшее время сковать горы льдом. Кроме того, на этих горных склонах можно было легко наткнуться на бандитов.
Ферма почти ничем не отличалась от сарая. Тощая корова щипала жухлую траву, а у стены, точно засушенное насекомое, сидел старик без глаз.
