Он полюбил ночевать в крестьянских избах, куда по случаю приезда молодого хозяина собирались все мужики из деревни или хутора (село в Годиноре было только одно — Вешняки, а кроме него деревня и восемь хуторов). Полюбил дотошно уточнять, как растет хлеб, как пасется скот, что уродилось на огородах… И все Оттар запоминал. Ибо впереди зима. Но до зимы еще предстояло уберечься от лесного огня.
Он приказал рубить кустарник по опушкам, а хворост сгребать в кучи и либо разбирать по домам, либо сжигать на месте, окопав место костра. Он выгнал на луга баб с граблями — собрать все соломинки, которые обычно оставляли, чтобы они, сгнив, удобрили землю. Сейчас эта солома могла стать пищей не для земли, а для огня.
Крестьяне не жаловались. Не стенали, когда Оттар распорядился опахивать жилье, окружая его полосой голой земли, через которую огонь не мог проникнуть, а в низинах копать колодцы. Вода в них для питья не годилась — мутная, грязная, вонючая. Но поливать ею огороды или опаханные полосы можно было. А потом настало время убирать хлеб, и Оттар даже ночевал в поле: ходили слухи, что по княжеству опять рыщут разбойные людишки, воруют зерно. Он предпочитал нести охрану вместе с мужиками. И расслабился, лишь когда с поля увезли последний сноп.
До Годинора он в тот вечер не доехал. Отчего-то лень стало последнюю милю трястись в седле. Потому заночевал у Станислава, богатого хуторянина, у которого и раньше частенько оставался. Жена Станислава обычно стелила Оттару на сеновале, ему там нравилось: снились добрые сны. Но в тот вечер он долго не мог уснуть. Дымка с горьким привкусом угля, которой затянуло все княжество, стала удушливой, хотя Оттар думал, что давно к ней привык. Вертелся с боку на бок, потом вышел на крыльцо.
Было еще светло, и, когда мимо Оттара пролетело нечто черное размером с ладонь, он подумал — бабочка. Потом пролетел второй такой же шмат, третий… Оттар нагнулся — и ахнул. Летел пепел. Страшный, черный пепел.
Закричав, Оттар кинулся в конюшню, прыгнул на жеребца, забыв про седло. А к хутору, колотя пятками лошаденок, уже неслись трое мальчишек. Станислав выскочил на улицу, четверо его сыновей и два зятя — тоже.
— Горит! — орал первый из мальчишек. — За Карповым прудом горит!
Оттар погнал коня, с ужасом думая — от Карпова пруда до Вешняков всего полмили! И сплошной лес, который он пожалел рубить… Хворост оттуда убрали, но лес-то еловый!
Зарево он разглядел еще с дороги. И застыл. Он такого еще не видал.
По земле стелился густой туман, разрываемый языками желтого пламени. Это было совсем не так, как обычно на торфяниках — горит под землей, а наверху только чернеет все, да струйки белого дымка рвутся ввысь. Нет, здесь огонь гулял поверху! По краю гари носились люди, отчаянно топча горящие плешки.
— Воду! — закричал Оттар. — Воду из колодцев! И песок тащите! Баграми его, баграми! — кричал он крестянам, воюющим с кустарником.
Крестьяне и сами знали, что делать, но Оттару обрадовались. А потом он глянул поверх голов и обомлел.
Пожар, подгоняемый восточным ветром, распространялся так скоро, что обогнал бы скачущего галопом коня. От Карпова пруда надвигалась стена черного пепла и желтого огня. Оттар заметил, как язычки пламени подползли к молодой елке, лизнули ствол. И зеленая пушистая красавица мгновенно превратилась в факел. А затем у самой земли будто разорвалось что-то, от комля брызнули искры, а дерево взлетело в воздух и понеслось к деревне метеором, рассыпая искры и плюясь огнем. Упала елка за опаханной полосой, и там сразу занялась стерня, а от нее с гулом пламя понеслось к ближайшей изгороди.
Крик, беготня, быстро сгущающиеся сумерки — для Оттара все смешалось в единой вакханалии. Кто-то сунул ему в руку топор… Опомнился, когда в одном ряду с мужиками люто врубался в горящий лес. Вдруг вспомнил — на другой стороне деревья подступают вплотную к селу, и там не закончили опахивать! С воплем понесся туда. Огонь вгрызался в ельник, и от околицы его отделял лишь небольшой перелесок, пока еще живой.
Он рубил и рубил. Потом на него падала горящая елка… Такая же, как первая, которую крестьяне успели загасить до того, как она подожгла крайние дома. Эта падала Оттару на голову, а он стоял и смотрел на нее, как завороженный. И неведомая сила швырнула его в сторону, а ель прямо в воздухе рассыпалась мириадами нежгучих огоньков и исчезла. Кто-то вырвал топор из руки Оттара, пошел вперед, загораживая его от встающей стены пламени, и все изменилось в мире: звучный голос командовал, как на поле боя, пропали панические крики, слышался только жуткий гул пламени и стук топоров.
Оттар не сразу понял, что его спас Эрик. Непонятно, откуда он взялся этой светлой ночью, но появился весьма кстати. Он и его егеря немедля выступили навстречу опасности, оттесняя порядком уставших крестьян. И такого Оттар тоже не ждал: Эрик казался языческим демоном. Нет, не демоном. Ангелом, сошедшим на землю. Худощавая фигура, окутанная, как мантией, красным заревом пожара, в глазах отражается пламя, придавая зрачкам мистический алый цвет. И падают целые ряды деревьев, не тронутые ни огнем, ни топором, падают правильно, лишая огонь пищи, отгораживая людей от злобной стихии… Магия, с благоговейным ужасом и восторгом понял Оттар. Эрик же читал все древние книги Валенсаров, чему-то научился. И вот — Оттар собственными глазами видит, как творится настоящее светлое волшебство. Ибо если волшебство против погибели — то не может оно быть темным…
Утром Оттар выяснил, что его одежда уже никуда не годится, от нее остались клоки с обгорелыми краями. Обнаружилось и несколько ожогов на плечах. Но это было нестрашно. Главное, что огонь остановили на подступах к Вешнякам, не подпустили к жилью и загасили. Мужики разделились на две части: одна в лесу рубила обгорелые стволы и свозила их в село — на дрова, другая срочно расширяла полосу распаханной земли вокруг села.
— Ветер переменился, — обронил Эрик, когда они поехали из села в усадьбу. — Северный. Значит, завтра будет дождь, потому что в Хойре уже идет.
Оттар не узнавал его: Эрик почернел, но не от загара, ибо загар к нему отчего-то не лип. Черным он был от усталости и въевшейся в кожу копоти. Расспросил Оттара о делах в поместье, одобрил принятые меры. Рассказал, что на востоке и на юге погибло практически все крестьянское хозяйство.
— Мне придется везти зерно из Румалата, — жаловался Эрик. — В Хойре тоже засуха, в Мертии посевы погибли еще в начале лета. Остались запасы с прошлого года, и из Трои-Черевицы привезу, там хорошо хлеб уродился. Ничего, до следующего урожая проживем. Жаль только, треть лесов в княжестве погибла — часть сгорела, часть вырубить пришлось. Зимой надо на полях щиты ставить, иначе снег ветром сдует, а тогда весной воды не будет опять.
