Еще между дувалами гвардейцам пришлось перейти на тряскую рысь, потом и вовсе на шаг: из щелей ворот и узких калиток то и дело выметывались орущие дети и замотанные по самые глаза женщины. Бесцветные тряпки хиджабов сливались с густеющей пылью, и уличный гомон полнился шныряющими бестелесными тенями.
Выехав на площадь, Марваз, как старший каид, тронулся было вперед - какое!
Толпа толкалась, верещала и пихалась локтями, люди размахивали над головами свитками Книги и палками, воздевали ладони, выкрикивая Всевышнему слова благодарности. В мрачнеющее на глазах небо вкручивались пронзительные загрит женщин. Колоколом кружились черные абайи богатых жительниц и серые залатанные тряпки жен бедняков - женщины вертелись в восторженном танце.
Сгрудившись в устье узкого проулка, десятка Марваза с трудом сдерживала бьющих копытом и топчущихся коней - животных бесил свист ветра и пугали вопли. Нерегиль ускакал вверх по этой улочке - нет другого пути от окраины. Но в призрачно-пыльной, мельтешащей тенями толчее его не было видно. Не пустил же его, в самом деле, кто-то в свой двор?..
Пронзительное лошадиное ржание дернуло слух откуда-то слева.
- Вон он! - рявкнул за спиной Абдулла.
В той стороне люди прыснули в сторону, как полевые мыши. Дикие вопли перекрыли общий шум и гомон, посреди вмиг расчистившегося пятачка земли вдыбился, развеваясь длинным хвостом, серый сиглави. Лохматый черноволосый нерегиль прижимался к гриве лошади, словно прыгнувшая на шею добыче кошка.
- За ним, будь он проклят! - заорал Марваз.
Хлеща плетьми и толкаясь стременами, они врезались в толпу. Гвалт нестерпимо бил в уши, конь под каидом поддал задом, угрожая понести. Не хватало им только десятка растоптанных и забитых копытами трупов на этой площади!
Нерегиль справился с лошадью и быстро продвигался сквозь стремительно редеющую толпу.
Каид с остальными перли следом, шипя сквозь зубы - не уйдешь!.. Мелькали раззявленные в изумлении рты, взлетали вверх серые от пыли куфии, люди шарахались от блеска серебряных блях на перевязях гвардейцев.
- Где ж ты, сучье семя, где ж ты делся, Салхан... - шипел в намотанный на нос платок Марваз.
Зря шипел - десятка Салхана вынырнула из серенького смерча в устье впадающего в площадь проулка. Другого выхода с базара не было. Слава Всевышнему, они отрезали самийа путь к отступлению.
Оставалось всего ничего - вручить нерегилю фирман и не умереть. "Не медли", увещевал его человек из тайной стражи. "Не дай ему убить тебя, о Марваз".
Каид сглотнул, сделал глубокий вдох - и поднял руку с перетянутым алым шнуром свитком. Сдернул с лица платок и громко крикнул в гудящий воздух:
- Тарик! Приказ и воля повелителя! Остановись и слушай!
Нерегиль увидел Салхана с ребятами и придержал лошадь.
И медленно повернул голову к Марвазу.
"Тарик не захочет брать фирман, о Марваз". Агент барида оказался совершенно прав.
"Ты покойник, глупый смертный", прочитал каид на узком бледном лице.
Между ними лежала пустая площадь. Десять шагов пыльной земли.
Самийа поднял верхнюю губу, как тигр над клыками, и вскинул левую ладонь.
- Братишка, слова-аа... говори слова-аа... - простонал за спиной Абдулла.
Ощеренное нечеловеческое лицо, узкая ладошка. Сейчас их размажет и развеет пеплом.
Сглотнув подскочившее к горлу сердце, Марваз проорал сиплым, срывающимся от страха голосом:
- Вот тебе, Тарик, воля эмира верующих, он приказывает тебе прочитать эту бумагу!
Нерегиль показал острые зубы и злобно взвыл - не на ашшари.
Каид вдосталь насмотрелся на чудищ и тварей, чтобы понять: раз воет - значит, не полезет. Во всяком случае, сей же миг не полезет. Полезет, когда довоет и наберется храбрости.
Но даже так, даже глядя на бессильную злобу сумеречника и отчаянно понукая себя - ну же, давай вперед, каид, между вами десять шагов, пихай ему в морду фирман и ты спасен! давай, каид, пока он не знает, что делать, и орет от злобы и ярости! - Марваз трясся и не двигался с места. Конь под ним храпел и топтался и послать его вперед не оставалось ровно никаких сил.
Кобыла вскинулась, и Марваз упал ей на шею - не свечи, подлюка, не свечи, у меня приказ и долг, не могу я щас падать с тебя, подлюка!..
И вдруг за спиной заорали. Каид посмотрел вперед и застыл.
Сумеречник больше не орал и не грозился на своем языке.
Припав к шее сиглави, нерегиль наметом шел прямо в лоб Салхану с ребятами. Даже в мареве пыли видно было, как летят из-под копыт коня щебенка и комья земли.
Гвардейцы смотрели на налетающего на них Стража пустыми от страха глазами - но не двигались с места.
Салхан, видать, все-таки с перепугу дернул на себя поводья, лошадка вздыбилась, парень выпал из седла, стоявшие за ним рванули кто куда. Перед налетающим как призрак бури сиглави упрямо топтался единственный гвардеец, не свалившийся наземь и справившийся с лошадью. Придерживая пляшущую скотину, парень бесстрашно загораживал дорогу мчащемуся прямо на него нерегилю.
- Аааа!.. - услышал свой вопль Марваз, когда всадники сшиблись.
И следом выдохнул:
- Ох ты ж...
Потому что всадники не сшиблись. Сиглави, распластавшись и до брюха поджав задние ноги, махнул через паренька. Тот вовремя вылетел из седла и покатился в пыль, длинный серый хвост махнул всего на пару локтей выше передней луки.
Уверенно приземлившись на стройные ноги, сиглави рванул вниз по узкой улице и мгновенно слился с пылью. Нерегиль даже не шелохнулся в седле, пока летел через кувыркающегося парня и истошно ржущую лошадь - словно прилип к спине своего коня. Только в стременах немного привстал перед самым прыжком.
- Ушел... - восхищенно ахнул Абдулла.
Марваз сглотнул и выпустил из груди воздух - долгим, облегченным вздохом.
А потом посмотрел на небо и тихо сказал, собирая поводья:
- Куда только ушел, неясно. Самум ведь надвигается...
- А он и от самума уйдет, - блестя из-под шлема глазами, прошептал молоденький Муса. - Афшин...
Оставалось лишь кивнуть его очевидной мысли и отправиться искать ночлег.
Прости меня, Всевышний, но сегодня пришло время напиться.
По правде говоря, оставалось совсем непонятным, с чего напиваться - с горя или с радости. С одной стороны, фирман не вручен, Тарик ускакал, и теперь ищи его, каид, снова. С другой стороны, пронесло, и все живы. Каид поскребся под шлемом и решил, что все-таки лучше отпраздновать.
Даже сквозь закрытые веки он видел перед собой сузившиеся от ярости холодные глаза и бледную ладонь, раскрывающуюся быстрой, но мучительной смертью.
