Имя всего Сущего - Дженн Лайонс

От этой демонстрации всю броню забрызгало кровью, и Тиа вздрогнула.

– Релос знал, что я не позволю ему убить тебя. Но это бы произошло, если бы я не одолжила тебе достаточно силы, чтобы противостоять этому символу. Так что в течение последних нескольких лет он осушал тенье, которым я тебя питала, и хранил его на черный день.

– Значит, ты дважды совершила одну и ту же ошибку?

– Это не было ошибкой, – упрямо возразила она.

Я усмехнулась:

– Ты оказываешь нашим врагам помощь и поддержку! Ксалторат использовала меня, чтобы добиться твоей благосклонности, а теперь ты позволяешь Релосу Вару делать то же самое. Почему?

Она подняла бровь:

– Я только что это объяснила.

– Нет! – Я с трудом сдержалась, чтоб не стащить шлем с головы. Я просто разрывалась на части между уверенностью, что она защитит меня от металла разарраса, и непреодолимым желанием не полагаться на ее защиту. – Лошадиное дерьмо! Я не стою того, чтобы ты поддавалась Релосу Вару или Ксалторат. Я не стою того, чтобы позволить им победить! Почему вы все используете меня как предлог для проигрыша?!

Я очень хотела, чтобы она разозлилась, – мне бы было так приятно! Но на ее лице была лишь грусть.

– Но ты стоишь… Джанель, я люблю тебя.

– Нет! Ты даже не знаешь меня. Ты ничего обо мне не знаешь! Как ты можешь любить меня? Даже я сама себя не люблю!

Не помню, когда я стянула шлем, но к тому моменту, как я оказалась в объятиях матери, он попросту исчез. Она пригладила мои волосы и поцеловала в лоб.

– Я люблю тебя, – прошептала она. – Я всегда любила тебя. Я любила тебя, когда ты сожгла свою арфу на краю Пустоши и молилась, чтобы я направила тебя по верному пути. Я любила тебя, когда Валатэя пожертвовала собой, чтобы помочь тебе освободить душу Саррика. Я любила тебя, когда ты вошла в Хорвеш с новорожденным ребенком на руках и потребовала, чтобы там больше никогда не продавали женщину мужчине. И еще больше я полюбила тебя в тот первый момент, когда я держала тебя на руках, перепачканную родильной кровью, и когда мне пришлось отказаться от тебя, я кричала так громко, что все маги на этой планете оглохли на три дня. Я люблю настолько сильно, что готова унизиться перед своими врагами, лишь бы ты жила. – Она отстранилась от меня ровно настолько, чтобы посмотреть мне в глаза. – Но когда все будет сделано, когда все это закончится, я не собираюсь проигрывать. Я не собираюсь проигрывать, потому что моя дочь никогда не проигрывает.

Я вытерла глаза и шмыгнула носом, проглотив комок мокроты.

– Три дня?

Ее улыбка стала озорной:

– Люди называют это Великим Безмолвием. Они так и не смогли выяснить, почему это произошло.

– Как… драматично [251].

Она улыбнулась:

– В молодости я играла в театре.

Я рассмеялась сквозь слезы:

– По-видимому, как и я в прошлой жизни. Нет, серьезно, неужели нельзя было поместить меня в тело, которое чувствует мелодии? Я же совсем не умею петь.

– Извини. Этим ты пошла в меня.

– Ну, разумеется. Богиня Магии не умеет петь! – Я вытерла глаза, внезапно осознав, что, если бы Тиа не вмешалась, я бы только что покончила жизнь самоубийством, отравленная разаррасом. – Ну, и что теперь?

Тиа обняла меня и снова поцеловала в лоб.

– Давай продолжим осуществлять твой план. Ты хотела здесь что-то сделать с металлом и дымом?

– Да.

– Мне нравится эта идея. Давай займемся этим. А потом, как ты смотришь на то, чтобы позволить твоей матери помочь тебе сразиться с драконом? Чтобы были только я и ты?

Должна признать, мне эта идея тоже понравилась.

Абсолютно, категорически нет. Я почти не разговаривала с Турвишаром Де Лором, не говоря уже о том, чтобы между нами сложилась любовная… это смехотворная идея. Я бы предпочла наесться стекла, чем при любых обстоятельствах связаться с королевской особой. И да, я знаю, что он на самом деле не член королевской семьи и что он был сыном Санда – и что вам нравился Санд по причинам, которые от меня ускользают. Но это все равно немыслимо.

Эйан’аррик играла в снегу.

Мы с Тиа стояли на склоне йорских гор и смотрели, как внизу, под нами, драконица радостно и весело катается по снегу и прыгает, играясь, как кошка с пером. Если, конечно, не считать, что от кошачьих игр не содрогаются горы, а на гранитных стенах не остается гигантских борозд. А еще кошки не устраивают лавин, а потом не гоняются за ними, как за мышью.

Она была так прекрасна – холодная и совершенная, будто проявление самой зимы. Солнце отражалось от чешуи, создавая тысячи радуг, сверкающих на фоне снега и льда.

Я сжала пальцы на Хоревале и на какое-то мгновение пожелала, чтобы нам не нужно было этого делать.

Несмотря на все мои планы, мысль о том, что надо взять Хоревал, пришла чуть запоздало. Но стоило взять его в руки, и я почувствовала его необыкновенную магию, поняла, что она действительно достаточно сильна, чтобы убить дракона. И все же по сравнению с огромной и величественной Эйан’аррик Хоревал казался зубочисткой. Я была просто идиоткой, решив, что я смогу сразиться с драконом без поддержки богини.

Богиня же, о которой шла речь, вероятно, думала точно так же – по крайней мере, о красоте Эйан’аррик, – потому что я услышала ее вздох:

– Это просто разбивает мне сердце. Я ведь знала ее, еще когда она была ребенком…

– Ты… – Я уставилась на нее: – Подожди, Эйан’аррик раньше была человеком?

– Все драконы были… ну… ладно, назовем их людьми. Эйан была дочерью моего хорошего друга. В детстве, когда она улыбалась, казалось, что солнце выглядывало из-за облаков.

– Что сделало ее драконом?

– Чудовище. Ее дядя.

– А ее дядя?..

– Релос Вар. Ее дядя – Релос Вар. И он убил своего собственного брата, отца Эйан, потому что… честно говоря, я не знаю почему. Даже после всех этих лет я по-прежнему не знаю. – На лице Тиа появилось враждебное выражение, и мне показалось, что она более не склонна отвечать на вопросы. – Спрячься за тем выступом. Я проведу ее под тобой. Прыгай вниз и не промахнись.

– И это и есть твой план? Прыгнуть на нее и надеяться на лучшее?

Тиа засмеялась:

– А что ты собиралась делать?

Нахмурившись, я глянула на свою сумку. Вообще я планировала подарить Эйан’аррик новое украшение к ее чешуе. Украшение, которое лишило