Какой все-таки Дареон нахал — сидит себе и бренчит как ни в чем не бывало, строя глазки Ланне. Девушки прозвали его черным певцом, но какой он теперь черный. Ворона, подзаработав деньжат своим пением, преобразилась в павлина. Сегодня на нем пурпурный плюшевый плащ, отороченный горностаем, камзол в белую и сиреневую полоску, разноцветные, как у брави, бриджи. У него есть еще и шелковый плащ, и бархатный, винно-красный, с парчовой отделкой. Черного на нем только и осталось, что сапоги. Кет слышала, как он говорил Ланне, что все остальное бросил в канал — хватит, мол, с него ночной тьмы.
Но ведь он брат Ночного Дозора, думала Кет, слушая, как дура-леди бросилась с дурацкой башни из-за того, что умер ее дурак-принц. Лучше бы она расправилась с теми, кто этого принца убил. А певцу место на Стене, здесь ему делать нечего. Когда он впервые появился в «Счастливом порту», Арья чуть не попросила его взять ее с собой в Восточный Дозор — но он сказал Бетани, что не собирается возвращаться. «Жесткие постели, соленая треска и бесконечные караулы — вот что такое Дозор. Кроме того, там не найти даже наполовину таких красивых, как ты, — как же мне покинуть тебя?» То же самое, слышала Кет, он говорил и Ланне, и одной девице в «Кошкином доме», и даже Соловушке, когда играл однажды в «Семи лампадах».
Жаль, что Кет не было здесь в ту ночь, когда толстяк ударил его. Девушки до сих пор над этим смеются. Уна говорит, тот парень краснел до ушей, стоило ей только к нему прикоснуться, но когда он начал безобразничать, Мерри велела выкинуть его вон и бросить в канал.
Кет стала вспоминать, как спасла толстого парня от Терро и Орбело, но тут пришла Морячка и сказала на общем языке Вестероса:
— Какая красивая песня. Он, должно быть, любимец богов, раз они наделили его таким голосом и таким красивым лицом.
Лицо красивое, а душа скверная, подумала Арья, но промолчала. Дареон тоже как-то женился на Морячке — она ложилась только со своими мужьями. Бывало, что за ночь в «Счастливом порту» справляли три свадьбы, а то и четыре. Обряд совершал то веселый, насквозь пропитанный вином жрец Эззелино, то Юстас, служивший когда-то в Заморской септе. Если ни жреца, ни септона под рукой не оказывалось, кто-нибудь приводил из «Корабля» лицедея. Мерри говорила, что у них получается даже лучше, чем у настоящих жрецов, особенно у Мирмелло.
Свадьбы праздновались шумно и весело, с обильными возлияниями. Если Кет случалось зайти в это время, Морячка требовала, чтобы ее новый муж купил устриц — они, мол, укрепляют мужскую силу. Она охотно смеялась, Морячка, но Кет всегда чувствовала в ней какую-то затаенную грусть.
Другие девушки говорили, что Морячка в свои лунные дни ходит на Остров Богов и знает всех богов, которые там живут, — даже тех, которых в Браавосе давно забыли. Говорили, что она молится за своего первого, настоящего мужа — он пропал в море, когда Морячка была не старше Ланны. «Она хочет найти правильного бога, который велит дуть всем ветрам и приведет к ней ее любовь, — рассказывала одноглазая Уна, знавшая ее дольше всех, — а я вот молюсь, чтобы этого никогда не случилось. Ее любимый погиб, я прочла это в капле ее крови. Если он к ней и вернется, то мертвый».
Дареон наконец допел свою песню. Ланна вздохнула под затихающие в воздухе звуки, а певец отложил лютню, посадил девушку себе на колени и начал ее щекотать.
— Вот устрицы, если кому надо, — громко сказала Кет, и Мерри тут же раскрыла глаза.
— А, хорошо. Давай их сюда, дитя, а ты, Уна, принеси хлеба и уксуса.
Когда Кет вышла из «Счастливого порта» с тугим кошельком и пустой, не считая соли и водорослей, тачкой, солнце уже спряталось за мачтами в гавани. Дареон ушел вместе с ней, сказав, что обещал вечером петь в гостинице «Зеленый угорь».
— В «Угре» серебро так и сыплется мне в карманы, — хвастался он. — Там бывают капитаны и хозяева кораблей. — Вдвоем они перешли через канал и углубились в кривую улочку. Тени сделались совсем длинными. — Скоро я буду играть в Пурпурной гавани, а там и в Морском Дворце. — Тачка Кет, дребезжа по булыжнику, играла свою музыку. — Сегодня я ем селедку со шлюхами, а через год буду вкушать с куртизанками императорских крабов.
— А что стало с твоим братом? — спросила Кет. — С тем, толстым? Нашел он корабль, который бы шел в Старомест? Он говорил, что хотел плыть на «Леди Ашеноре».
— Мы все собирались. Лорд Сноу так приказал. Я говорил Сэму, брось старика, но толстый дурень уперся и ни в какую. — Последний луч солнца зажег волосы Дареона. — А теперь уж все, опоздали.
— Да уж, — сказала Арья.
Когда она вернулась к Бруско, над их каналом уже собирался туман. Кет нашла хозяина в комнате, где он вел счета, и плюхнула перед ним на стол кошелек и пару сапог.
Бруско любовно потрепал кошелек.
— А это что?
— Сапоги.
— Хорошие сапоги всегда пригодятся, — он поднес их к самым глазам, — но эти мне маловаты.
— Этой ночью луны не будет, — напомнила ему Кет.
— Что ж, ступай помолись. — Он высыпал на стол монеты из кошелька. — Валар дохаэрис.
Валар моргулис, мысленно добавила Кет.
Туман сгустился, когда она вышла на улицу. Открывая вырезанную из чардрева дверь Черно-Белого Дома, она поеживалась от холода. Немногие свечи, горевшие вечером в храме, мерцали, как падающие звезды. В полумраке боги казались ей незнакомыми.
В подземелье она сбросила потертый плащ Кет, стянула через голову бурый, пропахший рыбой камзол, стащила с ног просоленные сапоги, избавилась от белья и омылась водой с лимоном, чтобы и духу не оставить от Кошки-Кет. Чисто отмытая розовая девочка с каштановыми, прилипшими к щекам волосами с Кет не имела ничего общего. Она надела чистый хитон, обулась в тряпичные туфли и пошла на кухню попросить у поварихи Уммы еды. Жрецы и послушники уже поели, но Умма приберегла для нее кусок жареной трески с пареной репой. Послушница в черно-белом хитоне все умяла за обе щеки, вымыла тарелку и отправилась помогать женщине-призраку с зельями.
Помощь состояла большей частью в том, чтобы лазить по лесенкам, доставая указанные жрицей листья и травы.
— «Сладкий сон» — самый нежный из ядов, — говорила женщина-призрак, растирая что-то пестиком в ступке. — Несколько его крупинок успокаивают расходившееся сердце, унимают дрожь в руках. Человек чувствует себя спокойным и сильным. Щепотка поможет проспать ночь крепко, без сновидений, а от трех щепоток засыпают вечным сном. Он очень сладок на вкус, поэтому его лучше запекать в пироги или класть в вино вместе с медом. Вот понюхай, — предложила она Арье и послала ее достать красный стеклянный флакон. — А вот этот будет пожестче, зато не имеет вкуса и запаха, поэтому его легче скрыть. Он называется «слезы Лисса». Растворенный в вине или воде, он разъедает человеку внутренности, и тот умирает, как будто от какой-то болезни. Понюхай. — Арья послушалась, но ничего не унюхала. Жрица отставила «слезы Лисса» и открыла каменный сосуд. — В эту кашицу добавлена кровь василиска. Она придает мясу пряный аромат, но тот, кто ее отведает, будь то зверь или человек, впадает в буйное помешательство. Мышь после крови василиска способна напасть на льва.
