– Сотник! Зачем нам ждать конца здесь? – крикнул кто-то из воинов. – Выйдем в поле, по крайней мере умрём не как барсуки в норе!
– Верно! – поддержали его несколько голосов. – Пленных этих прикончим, и надо атаковать!
О четвёрке пленников в суматохе и впрямь позабыли – теперь было уже неважно, что они разведали и куда пробирались. Эофар, не ответив ни слова на выкрики отчаявшихся, с мечом наголо шагнул к пленникам.
С поля раздался звук рогов. Атака? Нет! Из рядов вражеского войска вышли несколько человек, один из них вновь поднёс рог к губам.
– Это вызов на переговоры, или я ничего не понимаю, – хрипло выговорил Торин, укрывшись за камнем и утирая пот со лба.
– Будут предлагать сдаться, – жёстко усмехнулся Эолен.
– Всё равно, отчего бы не передохнуть? – возразил Эофар. – Пусть говорят.
Трое приближались к ущелью, осторожно обходя многочисленные мёртвые тела. Один нёс знамя Олмера, другой – большой рог; высокие, рослые бойцы, скорее всего из числа уроженцев Дэйла или Приозёрного королевства. А вот третий, тот, что шёл в середине…
– Вот так встреча! Да это же сам Санделло! – хлопнул себя по коленям Торин.
Горбун шёл, запахнувшись в тёмно-коричневый плащ, оттопыренный сбоку мечом; под капюшоном угадывался шлем, на ногах – поножи.
– Что это его сюда понесло? – удивился Малыш. – Его ж дело – Олмера стеречь, так ведь, Фолко?
Горбун остановился, обвёл взглядом сгрудившихся перед ним роханцев. Он не подал вида, что узнал Фолко, Торина и Малыша. И, когда он заговорил, голос его был, как всегда, сух, холоден и бесстрастен:
– Мужи Рохана! Вы доблестные воины, то ведомо всем. Поэтому я не буду предлагать унизительной и нестерпимой для вас сдачи. Я предлагаю вам сделку. Ваша свобода и жизнь – за жизни четверых захваченных вами пленников. Я знаю: они у вас и живы – ведь вы благородны, вы никогда не убиваете безоружных. Я знаю, куда вы рвётесь – к тайному ходу Мории. Не делайте этого. Даже если вы и пробьётесь к дверям, то не ступите дальше и шага. Уже несколько дней там плещется Синий Туман! Вы трое, – Санделло впервые указал на Торина, Фолко и Малыша, – вы знаете, что это такое. Можете пойти и взглянуть сами, мы пропустим вас, я же останусь здесь.
Предложение горбуна было выслушано в гробовом молчании. От него ожидали переговоров, более или менее унизительных условий, а он предлагает что-то совершенно невероятное!
Первым заговорил Эоден:
– Ты хочешь, чтобы мы отпустили пленников? И взамен ты дашь нам уйти? Но что ж это за пленники, почему они так важны? И не прогадаем ли мы, оставив их в живых? Может, для дела марки лучше будет полечь нам, но и их прихватить с собой? Они, – Эоден повёл рукой, указывая на готовый к бою строй, – могут и не согласиться.
Голос горбуна едва заметно дрогнул.
– Что вам в бессмысленном убийстве? Мстить за своё королевство вы можете и дальше. Я выпускаю вас с оружием. Подумайте!
– А что будет нам порукой за твои слова? – прищурился Эофар.
– Я сам, – просто ответил Санделло. – Я пойду с вами, безоружный и сняв доспехи. Вы сможете убить меня, как только в вас полетит первая стрела.
Фолко покосился на ряды роханцев. На лицах воинов он прочёл явственное желание жить – тем более сильное, что минуту назад они были готовы сложить головы и уже попрощались с жизнью.
– Погодите! – срываясь на крик, из задних рядов появился, растолкав других, высокий воин с несколькими свежими сабельными ранами на лице. – Если эта четвёрка так ценна для них – нельзя их выпускать ни в коем случае! Этот безумец может и разменять свою жизнь на все наши – когда мы выйдем из укрытия. Убьём их! Убьём его! Поляжем все, но и они пусть кровью умоются! Рохана нет, что наша жизнь без него?!
Фолко немного знал говорившего. Если у других была надежда, что их близкие укрылись в горных крепостях, то этот сам похоронил отца, мать, жену и троих детей – все полегли после битвы на Исенской дуге, когда дунландцы дорвались до лагерей. Человек повредился в уме от горя; однако подобных ему, лишившихся всего и живших лишь одним – навредить врагу как можно больше и с честью покончить счёты с жизнью, – было немало.
– Ты, воин, конечно, можешь убить меня и пленников, – бледнея, ответил горбун, и Фолко мог только гадать, что заставило побледнеть неустрашимого мечника. – Но я скажу вам больше. Я дам вам не просто пропуск – я покажу свободную дорогу к вашим. Там, на юге, – Санделло махнул рукой, указывая направление, – у нас тридцать тысяч гондорского войска на плечах. Идите к нему. Оставьте пленников и идите. Я готов остаться вашим заложником.
По рядам роханцев прокатился многоголосый взволнованный гул. Им дарили жизнь – но за что? Почему так важны эти четверо? Быть может, они знают нечто такое, перед чем все триста их жизней – ничто, песчинка?
– Мы принимаем твои условия! – крикнул Эофар, и роханский отряд взорвался криками.
Далеко не все кричали от радости, но несогласных было меньшинство.
– Марка всё равно возродится! – надсаживаясь, крикнул своим Эоден. – Ей понадобится каждая жизнь. Вы будете нужны Эодрейду, когда он поднимет королевское знамя. Пусть эти четверо уходят.
«И уносят с собой место сбора остатков роханской армии», – добавил про себя Фолко.
Хотя хоббит страстно хотел жить, его грызло сознание, что они упускают нечто необычайно важное, – но что он мог сделать?
Пленников вытолкнули вперёд. Санделло медленно поднял на них взор – и хоббит мог поклясться, что взгляд беспощадного мечника странно потеплел. Горбун неторопливо стянул плащ, сбросил кольчугу, развязал узлы на поножах. Бросил на траву меч, кинжал, ещё один кинжал, покороче, вытащил из-за голенища.
– Готово, – сказал он. – Можете обыскать.
Торин молча вышел вперёд. Руки гнома промяли каждый шов на одежде Санделло.
– А я скажу вам вот что! – вдруг загремел Торин. – Я пойду с ним в последнем ряду наших. Мой доспех вашим стрелам не по зубам! Так что шелохнитесь только, и я раскрою этому, – он ткнул в Санделло, – голову до самого живота! И ещё вы дадите нам коней! Сотню! Ну же!
– Дайте им, что они просят! – крикнул Санделло, поворачиваясь к своим. – А вы исполните свою часть, – обратился он к роханским сотникам.
Эофар и Эоден подтолкнули пленников. Те поспешили убраться восвояси, лишь Олвэн на миг задержался возле Санделло, обменявшись с ним взглядами. Горбун едва заметно покивал юноше, и Фолко был более чем уверен, что в этот миг горбун улыбался самой тёплой и сердечной улыбкой, какую когда-либо случалось видеть хоббиту.
Роханцы готовились к походу. Спустя короткое время истерлинги пригнали обещанных лошадей. Санделло, по-прежнему безоружный и со связанными руками – предусмотрительный Торин постарался, – тоже сел в седло, подсаженный гномом. Торин опустил на лицо глухое забрало и поехал вплотную с конём Санделло. Обнажённый кинжал был приставлен к горлу горбуна – однако тот сидел спокойно, словно среди своих.
