Вокруг Шерринского университета располагалось не менее четырех десятков кофеен и небольших таверн, и любая из них могла быть местом тайных сходок нирьенистов, чья деятельность приводила в бешенство братца Уисса. На пробуждение каждого из этих заведений требовалось два-три месяца. И лишь по чистой случайности облюбованная студентами кофейня «Логово», занимавшая один из складских подвалов под Башней герцогинь (переименованной ныне в Народный зал экспроприационизма), получила возможность высказаться.
– Шорви, Бек, Риклерк и другие соберутся завтра вечером в «Котурне Виомента», – механически повторила Флозина то, что услышала.
Сопровождающие мигом насторожились.
– Что вы сказали, голубушка? – спросил Пьовр.
– Повтори-ка, женщина, – приказал Пульп.
И Флозина послушно повторила.
* * *
Тот день выдался на редкость теплым. Около восьми вечера Дреф сын-Цино попрощался с Элистэ и ушел, прихватив сумку. Теперь девушка более или менее понимала, куда он идет, но уж никак не могла догадаться, что первую остановку он сделает, как только выйдет из дому. А Дреф, захлопнув дверь, обогнул пансион и под навесом на заднем дворике, укрытом от чужих глаз, открыл сумку и принялся за дело – быстренько скинул плащ и надел старое потертое пальтецо, напялил на черные волосы длинный сальный седой парик, а сверху насадил помятую шляпу с широкими полями. С ловкостью, порожденной долгой практикой, он в темноте наклеил на верхнюю губу седеющие усы и наложил черные тени под глазами и на скулах. Завершив маскарад и спрятав сумку в кустах, он вышел из укрытия совсем другим человеком; даже давний знакомый – и тот не признал бы его с первого взгляда.
До Кривого проулка он доехал в фиакре, там вышел и дальше двинулся пешком, внимательно поглядывая по сторонам. Он всегда поступал так – на всякий случай, – но на сей раз его бдительность вознаградилась сторицей. Дреф остановился в тени памятника Виоменту; за пятьдесят ярдов от него светились окна кабаре «Котурн Виомента». Дверь в заведение была открыта, изнутри доносилось пение. У входа сшивались шлюхи и нищие, в сточной канаве валялся пьяница, посетители входили и выходили. На первый взгляд, все выглядело совершенно обычно. Но Дреф отметил, что у парадного напротив стоят два народогвардейца, делая вид, будто болтаются просто так, дымя своими глиняными трубками. Однако уходить они явно не собирались. Он кинул внимательный взгляд в обе стороны Кривого проулка: за полквартала подпирал стену еще один народогвардеец в коричневом с красным мундире; рядом с кабаре, в тени навеса у закрытой и зашторенной лавки торговца шелками, застыли еще двое – в темноте нельзя было разобрать, в мундирах они или нет.
Дреф выждал минут пять. Те, за кем он наблюдал, тоже никуда не спешили. Затем он вышел из тени и, чуть прихрамывая – походку он, понятно, изменил, – направился к кабаре. Никто не обратил на него внимания. У дверей он пропустил вперед торопящегося завсегдатая и вошел следом.
В зале, как всегда, было многолюдно и шумно. На эстраде знаменитый комедиант старой закваски Бинубио дурачась распевал куплеты; на втором плане выделывали коленца девицы его фирменного кордебалета – полуобнаженные «Молочницы», каждая с красным ромбом на гофрированной подвязке. Публика покатывалась со смеху, орала, свистела, топала ногами и подхватывала весело-непристойный припев к куплетам Бинубио, – одним словом, оглушительно вопила, как, впрочем, вопила бы и во время других популярных номеров кабаре. Именно поэтому Шорви Нирьен и его сторонники время от времени встречались в «Котурне Виомента» – обстановка здесь была самая что ни на есть подходящая. Тут, скрытые в полумраке и табачном дыму, они могли собираться, не рискуя привлечь внимание и тем более не опасаясь быть узнанными. Тут они могли поговорить, уверенные, что их не подслушают. Гниды Нану – и те не залетали в кабаре, ибо в этом невероятном гвалте даже их тонкий слух не мог ничего уловить. «Котурн Виомента» был идеальным местом для встреч – до сих пор.
Дреф окинул взглядом зал и сразу заметил своих – они сидели за столиком в самом темном углу: Фрезель и Риклерк, оба изменившие внешность; Ойн и Ойна Бюлод, без всякого грима, да они в нем и не нуждались – их лица, от рождения простые и открытые, до сих пор не были известны властям; и Шорви Нирьен собственной персоной, позволивший себе единственную уступку требованиям конспирации – фетровую шляпу с опущенными полями. Они не заметили Дрефа, он же не спешил к ним присоединиться. Юноша сел за столик у самого входа, заказал стакан вина и прихлебывая разглядывал публику. Обычный набор, знакомые лица – и все же: вон двое верзил у входа – в штатском, однако жесты и выправка, как у заправских солдат, а у одного к тому же стрижка ежиком «Свобода», популярная среди народогвардейцев. У бара в одиночестве притулился еще один; его синяя карманьолка[5] отчетливо оттопыривалась: за поясом наверняка был пистолет.
Дреф принял решение, вытащил из кармана обрывок бумаги и угольный грифель и написал печатными буквами: «Уходим. По одному, по двое. Ш. первый. Черным ходом. Немедленно. Б.». Сложив листок, он перехватил взгляд ближайшей девицы, торгующей сладостями, и поманил ее пальцем. Та мигом смекнула, что сможет подзаработать, и поспешила к нему со своим подносом – апельсины, конфеты, засахаренные фрукты, соленые орешки. Дреф купил у нее апельсин, положил на поднос лишний рекко и шепнул несколько слов. Девица поняла сразу – ей, видно, было не впервой, – кивнула и отошла. Он проследил, как она, обходя зал обычным манером, как бы случайно оказалась у столика Шорви Нирьена. Остановилась, улыбнулась, протянула поднос. Белая бумажка мелькнула между пальцами и упала на колени Шорви. Ойн Бюлод купил кулек изюма, и девица отошла. Никто, вероятно, ничего не заметил, поскольку все взоры были устремлены на эстраду: там «Молочницы» Бинубио трясли всем, чем могли.
Нирьен выждал две-три минуты и только тогда прочел записку, скосив глаза на колени. Он и бровью не повел, лишь легкое движение плеча подсказало Дрефу, что записку переправили Фрезелю, который сидел справа от Нирьена. Когда записка обошла всех сидящих за столом, Шорви Нирьен поднялся и непринужденно направился к черному ходу – как обычный посетитель, выходящий справить нужду в проулке за кабаре. В любой другой вечер никто не обратил бы внимания – но только не в этот.
Нирьен не успел пройти и половину пути, как оглушительный свист перекрыл гомон толпы. Свист повторился, и с полдюжины вооруженных мужчин в штатском кинулись на опального философа и его остолбеневших сторонников. Двое самых крепких набросились на Нирьена, другие взяли столик в кольцо. Фрезель вскочил, опрокинув стул, сунул руку во внутренний карман, но получил по голове рукояткой пистолета и рухнул лицом на стол. В зале поднялся гвалт, толпа забурлила, кто-то полез вперед, чтобы лучше видеть, а кто-то, напротив, ринулся к парадной и задней дверям. Однако пытавшихся бежать мигом привели в чувство. Непонятно откуда в обеих дверях вдруг появились народогвардейцы в мундирах, снова раздался свист – и вход и выход из кабаре перекрыли.
