…За что мы деремся? За что я размахиваю клинками здесь – здесь, где каждое движение чужой руки может принести смерть? За какие такие ценности и идеалы? Неужели только ради того, чтобы испытать вновь и вновь это пьянящее чувство опасности, от которого замирает все внутри и хочется жить еще сильней, чем обычно? Может быть, это самое чувство и оправдывает в какой-то степени весь этот мир?..
* * *
– Хах!
Выпучив глаза и выплевывая кровавую пену, падает урса с раскроенной грудью. Второй, получив удар ногой в щит, отлетает к дереву, и белокурый парнишка, вывернувшийся из-за ствола, деловито и быстро перерезает ему горло коротким кинжалом… Ясо оттаскивает в чащу, закинув его руку за шею себе, кого-то из мальчишек Тиля в забрызганной кровью черной коже, и палаш, намертво зажатый в кулаке раненого, чертит в траве извилистый след…
– Хах!
Брызгами, крошевом разлетается маска вместе с безлобым черепом… Кажется, попали в плечо? Плевать, бригантина выдержала…
В школе, на уроках истории, и дома, зачитываясь книжками, я удивлялся тому, что рыцари чаще всего не знали верности Родине, сражаясь за веру, за верность присяге, ради приключений… Мне было непонятно, как можно рисковать своей жизнью иначе, чем для защиты Отечества, – как мой дед. Но сейчас, кажется, я их понимал. Если они испытывали в бою то же чувство пьянящего восторга – стоило сражаться, не спрашивая: за что? «Ах, не все ли равно, за кого и за что воевать?! – всплыли в моем мозгу слова одной из тех книжек. – Только бы снова ощутить упоение восторгом битвы и полетом коня над травой…»
– Хах!
Распоротым мешком валится под ноги еще один. Сзади – движение; удар дагой над плечом назад – со скрежетом кусают сталь, вошедшую в глотку, зубы ниггера.
– Олег! Уходи! Уходи!
Чей голос – неясно, зато ясно, что берут в кольцо… Это «низзя», назад! Бросок, удар кулаком в маску, прыжок… Слева-справа выскальзывают двое ребят, умело перенимают на себя горластую погоню…
…За деревьями – два трупа мальчишек, над ними дерутся еще несколько, в том числе – Мило и Боже.
– Рось! – крикнул я, бросаясь со спины на наседающих урса. – Рось, суки! – Они раздались в стороны, словно овечья отара. Правда, только сперва, но мне этого «сперва» хватило на несколько круговых ударов, и ребята прорвались из охватившего их кольца, развернулись к урса лицами и исчезли за деревьями. Я метнулся в другую сторону, пригнулся, сжался и втиснулся в щель скалы, рядом с которой оказался. Целая кодла пробежала мимо, гомоня и визжа. Я выбрался из своего укрытия, плюнул им вслед – и, краем глаза заметив падающее на меня сверху тело, извернулся. Ударом ноги в голову сбросил в расщелину не успевшего подняться с корточек урса, увернулся от брошенной толлы, но сильнейший удар щитом отбросил меня к скале обратно – урса пропер меня, как тараном, и прижал. Я задергался, понимая, что сейчас меня приколют из-за края щита, но задергался не просто так, а уходя от слепых ударов толпы, направленных мне в живот. Сам пустить в ход оружие я не мог, и это закончилось бы плохо, но урса вдруг коротко икнул, содрогнулся и повалился прочь от меня. В спине у него торчал топор, а метрах в десяти стоял Иван. Он крутнулся вправо – и шагов за двадцать от него рухнул с топором в шее еще один урса.
– Вань! – заорал я, видя, как за спиной болгарина появился, занося ятаган, еще один. Если бы у меня был хоть один метательный нож… но их не оставалось, я бросил дагу – бросил в прыжке. Иван пригнулся, выхватывая палаш…
Он не успел. Я не успел. Урса не успел.
Никто не успел.
Иван не успел отбить удар ятагана. Я не успел помочь. Урса не успел отразить дагу.
Я видел, как светлые волосы болгарина залило потоками алого, и он рухнул к ногам урса, который, выпустив ятаган, пытался, выпучив глаза, вырвать из горла дагу – но уже не смог и завалился головой в кусты. Нагнуться к Ивану возможности у меня не было – подбегали толпой урса, но сбоку, со склона, вылезли один за другим трое наших, хотя я их в упор не узнал…
– Хах!
Урса неверяще смотрит на отрубленную в бедре ногу, и, завыв, падает вбок. Ударом кулака я отбрасываю ятаган, палаш разрубает маску наискось. Достал, не достал – не важно – хах! Клинок палаша змеей обвивается вокруг ятагана урса, тот, не повинуясь уже хозяину, прыгает в сторону, как живой, а палаш тонет на ладонь между ключиц урса и тут же отскакивает – есть! Кто-то ревет рядом по-немецки:
Клинки наши пламенем были
В кипящих недрах земных!
Их быстрые реки калили
В глубинах гор ледяных!
ВПЕРЕД, СЕВЕРЯНЕ!
На дне синеструйных потоков
Белеют кости врагов,
Напоминая потомкам
О доблести наших отцов!
ВПЕРЕД, СЕВЕРЯНЕ!
– Хах!
Эфес палаша врезается в лоб урса – глаза в кучку, харррррашоооо!!! Легкое движение кисти вправо – еще один забулькал перерезанным горлом… Над моим плечом змеиным телом скользнула шпага, рухнул урса, замахнувшийся на меня топором. Незнакомый мальчишка широко мне улыбнулся, а голос продолжал реветь:
Прольется кровь на камни,
И грудь пронзит клинок —
Но мести вскинут знамя
Все те, кто выжить смог!
ВПЕРЕД, СЕВЕРЯНЕ!
– Хах!
Отвесно сверху – в левое плечо. Левая сторона отваливается, как ломоть переспелого арбуза, в треске и брызгах, гулко звучит спружинивший щит. А вот это меня Танюшка учила – правым кулаком в землю, ногой вверх – а-ап! Словил… Веером по ногам под щитом – держи!
– Хах!
Пусть пытка вспыхнет болью,
Ударит рабства плеть —
Сердец свободных волю
Врагам не одолеть!
ВПЕРЕД, СЕВЕРЯНЕ![48]
…Иван был мертв. Ятаган раскроил ему череп. Я молча опустился на колено рядом с ним, всмотрелся в неожиданно спокойное лицо с кровавым, густым, еще не успевшим застыть потеком в левый глаз. Что я о нем знал? Застенчивый. Тихий, даже и не поверишь, что он тут четвертый год. Влюбленный в паруса… Вот и все. Недолго я побыл его князем. Только и успел, что позвать за собой – на смерть. И он пошел. И успел только спасти мне жизнь.
Все.
Я протянул руку – закрыть глаза. И не сделал этого.
Пусть смотрит в небо. Оно красивое. Чистое.
– Скорей, скорей! – крикнул мне, тряся за плечо, незнакомый парнишка. – Да потом, скорей!..
…Боец редко видит всю картину боя. Казалось, горный лес выбрасывает мне навстречу все новых и новых урса и конца им не будет. Как не было страха и не было боли, хотя у меня, кажется, разошлись швы в боку и кто-то, похоже, сумел-таки достать меня в левую руку повыше локтя. Текло и в перчатку, и к рукаву, и никак не переставало – уж не вену ли перешибли?
– Хах!
Урса с проколотым горлом боком падает со скалы, телом проламывает кустарник внизу. Сталь звенит о сталь, вот, кстати, откуда у них сталь? Откуда все-таки? Дагой – остановить ятаган в свистящем полете, укол палашом прямо в щит, изо всех сил, так, что ломит руку – насквозь! Ударом ноги в щит я освободил палаш, увернулся от топора, подбил пинком ноги урса, размахивавшего этим оружием. Куда он там делся – я не знаю, потому что вокруг и других по-прежнему хватало. Вадим и Джек, оба с бастардами, крутили вокруг себя сверкающие лезвия, не успевавшие окраситься кровью от скорости ударов. Я не сообразил даже, откуда они взялись, хорошо было и то, что взялись вообще.
