— Ваше величество слишком верны своему долгу, — надулась Таэна.
— Да — и к концу дня пожалею об этом. — Серсея взяла наперсницу под руку. — Идем.
Джалабхар Ксо обратился к ней первый, как приличествовало его титулу принца в изгнании. Его великолепный, сшитый из перьев плащ плохо сочетался с ролью смиренного просителя. Серсея, выслушав обычный призыв дать ему людей и оружия, чтобы он мог отвоевать Долину Красных Цветов, ответила:
— Его величество ведет собственную войну, принц Джалабхар, и не может сейчас выделить вам людей. Вернемся к этому на будущий год. — То же самое всегда говорил ему Роберт. На будущий год она скажет, что этому никогда не бывать, но день, в который Драконий Камень перешел под ее руку, омрачать незачем.
Лорд Галлин из Гильдии Алхимиков попросил, чтобы им позволили вывести драконов из яиц, которые могут найтись на Драконьем Камне.
— Если таковые и сохранились, Станнис наверняка продал их, чтобы поднять свой мятеж, — сказала ему королева, умолчав о безумии подобного замысла. С тех пор, как умер последний дракон Таргариенов, все попытки вывести новых кончались смертью, несчастьем или позором.
Депутация купцов обратилась с прошением защитить их от браавосского Железного банка. Браавосийцы требовали срочного погашения всех долгов и отказывали в выдаче новых ссуд. Нам нужен собственный банк, решила Серсея. Золотой банк Ланниспорта. Возможно, она учредит его, когда трон Томмена станет крепче. В ожидании этого она посоветовала купцам уплатить требуемое.
Депутацию духовенства возглавлял ее старый друг септон Рейнард. В замок его сопровождали шесть Сынов Воина — итого семь, священное число. У нового верховного септона — его воробейства, по меткому слову Лунатика, — без семерок ничего не обходится. Пояса рыцарей были раскрашены в семь цветов Веры, на эфесах мечей и шлемах сверкали кристаллы. Большие треугольные щиты, вышедшие из моды со времен Завоевания, украшала столь же прочно забытая эмблема — сверкающий радужный меч на темном поле. Около ста рыцарей, по словам Квиберна, уже принесли присягу ордену Сынов Воина, и каждый день прибывали новые. Кто бы мог подумать, что в стране найдется столько святош?
В основном это были домашние и межевые рыцари, но встречались и отпрыски знатных домов: младшие сыновья, мелкие лорды, старики, желающие искупить былые грехи. И Лансель. Когда Квиберн сообщил ей, что ее дурачок-кузен, бросив замок и жену, вернулся с намерением посвятить себя святой вере, Серсея подумала, что советник решил пошутить. Однако вот он, Лансель, — стоит вместе с другими, такими же полоумными.
Серсее это совсем не нравилось, а грубость и неблагодарность его воробейства начинали выводить ее из терпения.
— Где верховный септон? — спросила она Рейнарда. — Я звала его, а не вас.
— Его святейшество послал меня вместо себя, — начал Рейнард, старательно выражая сожаление лицом и голосом. — И просил передать вашему величеству, что сам он по зову Семерых ушел сражаться со злом.
— Каким это образом? Проповедуя на Шелковой улице? Он полагает, что его молитва вернет шлюхам невинность?
— Отец и Матерь создали нас так, чтобы жены, сочетаясь со своими мужьями, рождали детей, — ответил Рейнард. — Грешно и недостойно продавать священные детородные органы за презренные деньги.
Королева лучше восприняла бы сие поучение, если б не знала, что у Рейнарда имеются близкие души в каждом доме на Шелковой улице. Он, безусловно, заключил, что повторять бредни его воробейства предпочтительней, чем скрести полы.
— Я не просила вас читать проповедь мне, — сказала Серсея. — Содержатели публичных домов жалуются, и жалобы их справедливы.
— Зачем праведникам слушать речи грешников?
— Эти грешники пополняют нашу казну, — напрямик заявила королева. — Их медяки помогают мне выплачивать жалованье золотым плащам и строить галеи для защиты наших берегов. Приходится думать и о торговле. Если в Королевской Гавани не станет борделей, торговые суда пойдут в Синий Дол и Чаячий город. Его святейшество обещал мне навести порядок на улицах — но без уличных девок это неосуществимо. Простолюдины, если лишить их доступных женщин, обратятся к насилию. Посему пусть его святейшество отныне молится в септе, которая для того и существует.
Далее она ожидала услышать доклад лорда Джайлса, но вместо него явился великий мейстер Пицель с известием, что Росби слишком слаб и не может подняться с постели.
— Боюсь, как это ни грустно, что лорд Джайлс скоро присоединится к своим благородным предкам. Да рассудит его Отец по справедливости.
В случае смерти Росби Мейс Тирелл с маленькой королевой снова попытаются навязать Серсее Тучного Гарта.
— Лорд Джайлс кашляет уже очень давно, но умирать никогда и не думал, — посетовала она. — Он прокашлял половину царствования Роберта и все правление Джоффри. Если он собрался наконец умереть, то лишь оттого, что его смерть кому-то желательна.
— Но кто же может хотеть смерти лорда Джайлса, ваше величество? — недоверчиво заморгал Пицель.
— Его наследник, быть может. — Или маленькая королева. — Женщина, которой он пренебрег когда-то. — Маргери, Мейс и Королева Шипов, почему бы и нет? Джайлс им мешает. — Старый враг. Новый враг. Вы.
— Ваше величество изволит шутить, — побледнел почтенный старец. — Я дал его милости слабительное, пустил ему кровь, лечил его примочками и целебным паром… лорд Джайлс чувствует некоторое облегчение, вдыхая его, а «сладкий сон» смягчает приступы кашля, но с кровью у него теперь выходят также частицы легких…
— Довольно. Возвращайтесь к больному и скажите, что я не давала ему позволения умирать.
— Как прикажет ваше величество, — чопорно поклонился Пицель.
Так оно и продолжалось — прошение за прошением, одно скучнее другого. Вечером, ужиная без затей вместе с сыном, королева сказала ему:
— Когда будешь молиться перед сном, Томмен, поблагодари Отца с Матерью за то, что ты еще не вышел из детского возраста. Быть королем — тяжкий труд. Ты сам увидишь, как мало в этом приятного. Они налетят на тебя, как воронье, норовя урвать для себя по куску твоей плоти.
— Да, матушка, — с грустью ответил мальчик. Ясно, что маленькая королева уже рассказала ему про сира Лораса. Сир Осмунд сказал Серсее, что Томмен плакал. Ничего. Он совсем еще дитя — к возрасту Джоффа он и думать забудет о Лорасе. — Только я не боюсь их. Я хотел бы каждый день принимать просителей вместе с вами и слушать. Маргери говорит…
— …слишком много, — перебила его Серсея. — Я бы охотно укоротила ей язычок.
