— Возьмите два десятка и наведите порядок на Золотой площади.
— Архив-то чем помешал? — вздохнул юноша, разворачивая коня. Ответа на вопрос он не получил.
Хорошо, что трое сопровождающих — к своему стыду, Саннио так и не запомнил их имена, хотя все они представились, — знали дорогу. Заблудиться сейчас было бы совсем уж не к месту. В рассветных сумерках столица продолжала напоминать обитель грешников. Алые, лиловые, сиреневые блики на крышах и засовах, на флюгерах и оконных стеклах наводили только на мрачные мысли о новых пожарах, крови и смерти. Осаждавшая архив пьяная толпа уже забила насмерть сторожа и жаждала новой крови, а потому два десятка конных солдат ее не слишком напугали. Первый булыжник ударил по кирасе, и это не было больно. Второй попал по предплечью левой руки. Толпа не желала расходиться, а приказ Саннио был встречен пьяным гоготом. Молодой человек еще помнил совет Реми: убивать зачинщиков, но в сумерках таковыми казались все. Выделить из толпы крикунов заводилу казалось непосильной задачей.
— Осторожно! — крикнули ему сзади. Саннио и сам не понял, как ухитрился поднять коня на дыбы, одновременно наотмашь рубанув по голове человека, бежавшего с вилами. Кажется, тот метил в грудь Крокусу, за что и поплатился. Оказалось, что рубить, не имея привычки — удовольствие весьма дорогое. В запястье что-то хрустнуло, а палаш выпал бы из онемевшей кисти, не виси он на петле, прикрепленной к эфесу… Был нападающий убит, или только ранен, юноша выяснять не стал: толпа на мгновение затихла, а потом откликнулась новым ревом. Вооруженных было не так уж и много — десяток-полтора, но настроены они были решительно. Пока новоиспеченный убийца пытался понять, на каком он свете, отряд, уже не впервые сталкивавшийся с подобной толпой, сам приступил к наведению порядка. Визги, вопли, конское ржание, свист сабель… Очередной булыжник ударил в плечо чуть ниже края кирасы, и на этот раз опрометчиво выпустивший поводья юноша едва не вывалился из седла. Он повис, уцепившись за гриву Крокуса. Кто-то, едва различимый в сумерках, схватил его за шиворот и сунул в руки флягу. Там оказалось не вино, а пойло, больше похожее на жидкий огонь, но Саннио было все равно. Он кашлял и пил, пока флягу у него не отобрали, сказав:
— Вы ж обратно не доедете… Он доехал, чувствуя, что из-под каски льется соленый пот вперемешку со слезами: нестерпимо болела голова. Каждый шаг Крокуса отдавался в голове ударом молота. Юноша стащил вконец надоевшую ему каску и едва не швырнул ее в сторону, потом протянул руку: спутник подхватил ее и прицепил к седлу. Саннио было мучительно стыдно: его отправили командовать, а он зарубил одного и растерялся.
Солдаты все сделали сами, да еще и позаботились о командире. Алларэ был прав: он — бестолочь, не вовремя решившая поиграть в солдатики… Спиртное не помогло, голова разболелась еще сильнее. Он давно знал, что во время приступов пить нельзя, будет только хуже — но ему сунули флягу, и он пил, а теперь жалел и об этом. Стыдно. Репей на хвосте, беспомощный дурак, не способный даже отказаться от крепленого вина, или что там он выхлебал…
— Все в порядке? — спросил Реми, подъезжая вплотную и заглядывая «репью» в лицо. — Вы что, ранены?!
— Нет… — выдавил Саннио. — Там все сделано.
— Спать, — приказал Алларэ. — Немедленно.
— Ну, как я вас оставлю?
Ох, что б ему не прикусить язык… Теперь зеленоглазый изверг всю жизнь будет припоминать дурацкую реплику! Шуточки про цветы и букеты покажутся отдохновением души по сравнению с тем, что герцог Алларэ начнет говорить о нем после этой чудовищной глупости… Да еще и при всех ведь ляпнул — вокруг десятка два человек…
— Недоразумение вы ходячее… — Реми не засмеялся: он протянул руку, потрепал Саннио по щеке и улыбнулся. — Сейчас с вами мне будет тяжелее, чем без вас. Придете в себя — возвращайтесь, я к вам уже привык. А сейчас — спать!
Темно-синее Анне Агайрон не шло категорически, мигом превращая ее из молодой девушки в прежде времени подурневшую вдову. Она давно знала об этом и даже порой шутила насчет ошибок прошлого, так удачно обогативших гардеробы ее компаньонок. Анна теперь носила белое и голубое, перламутрово-серое и золотистое… Но сегодня она приехала в дом герцогини Алларэ в темно-синем траурном платье с высоким воротом и даже без серебристой отделки. Волосы были туго заплетены и убраны в пучок с простыми мельхиоровыми шпильками. Ни цветов, ни драгоценностей. В этом были все те же тихий вызов, и молчаливое достоинство, обычно присущие Анне, но сейчас проявившиеся совсем по-новому. В полный рост, смело, едва ли не трагично. Король не объявил траур после мрачных событий, закончившихся лишь позавчера. Невеста короля, девица Агайрон, сама решила надеть траур. Высокая стройная девушка с как-то неестественно выпрямленной спиной вошла в будуар Мио и остановилась у занавеси, отделявшей его от кабинета. Следом за ней прикатилась Мари; должно быть, Анна не стала ждать провожатую и обогнала ее на лестнице или в коридоре. В этой манере было что-то смутно и удивительно знакомое, но герцогиня Алларэ не смогла вспомнить, чье. Реми, по своему обыкновению валявшийся на диване в будуаре сестры, при виде вошедшей девицы Агайрон поспешно отставил бокал и подскочил. Мио удивилась такой суете. Обычно герцог Алларэ даже не удосуживался подняться при виде Анны. К тому же только вчера окончательно покончивший с пресечением беспорядков Реми был до невозможности усталым. Сутки он отказывался есть, жаловался на бессонницу и уныло шатался по дому с очередной бутылкой в руках, потягивая вино прямо из горла. Сестра уже безо всякой иронии предлагала ему навестить какое-нибудь заведение, хоть городские бани, хоть свои любимые веселые дома, но бледно-зеленоватый, под цвет любимых рубах, герцог только вздыхал и говорил, что без слухов о своей полной немощи как-нибудь перебьется. За прошлую седмицу все устали, вымотались и напугались до полусмерти. Лишь вторые сутки в городе было тихо, еще не всех погибших похоронили, не всех пропавших отыскали — и вот, извольте, королевское приглашение для девицы Агайрон и герцогини Алларэ. С утра на блюдечке, то есть, в футляре, который привез посыльный из дворца. Наряд девицы Агайрон не предвещал приятного вечера для короля…
— Анна, — сказал Реми, с поклоном целуя руку гостье. — Мое почтение. Позвольте просить у вас прощения.
— За что, герцог? — голос Анны звенел перетянутой струной, но удивления поступку Реми там не было. В ее мыслях сейчас вообще не находилось места герцогу Алларэ, и это было заметно очень хорошо. — Разве вы в чем-то виноваты передо мной?
