— Я тебя не обижу. Честное слово. Я бы хотела с тобой подружиться. У тебя есть друзья? Может, были когда-то?
Немигающие серые глаза продолжали смотреть сквозь Теренею.
— Если она обижает тебя, — прошептала девочка чуть слышно, кивнув в сторону спящей (как она надеялась) Ариадны, — дай мне знать. Я и моя сестра постараемся что-то придумать. Я не обижу тебя, честное слово. Я никогда не вру.
Искренность казалась Теренее важнейшим качеством в людях. Её всегда сильно удивляло, с какой простотой врали взрослые, да и другие дети вокруг. Она не понимала, какое право имели люди пользоваться окружающими даже для достижения своих целей. Ей казалось гораздо приятнее и легче сохранять открытость и честность.
Теренея хотела попытаться дотронуться до него, но стоило пошевелить рукой, как она заметила, что брови Асфоделя слегка вздрогнули. Наверное, не стоит проявлять такую настойчивость. Он пока недостаточно привык, мы ведь знакомы меньше суток. Возможно, он вообще очень сложно привыкает к новым людям.
Она приняла решение не пытаться наседать на Асфо, поэтому вернулась обратно на краешек кровати и продолжила наблюдать за ним с расстояния.
Мальчик долгое время не двигался. Он напоминал ей рептилию, которая тщательно обдумывает каждое своё движение, пристально рассматривает и изучает пространство, куда собирается перебраться.
Прошло почти полчаса, прежде чем Асфодель очнулся от этого оцепенения. К удивлению Теренеи, его движения вдруг перестали быть такими запрограммированными, стали больше напоминать человеческие. Он достал из кармана катушку с намотанной на неё тонкой леской и, взявшись за кончик, подбросил так, что та укатилась к двери поезда. Тогда Асфо резко потянул нитку на себя, притянув назад, смотал леску и опять отправил её в полёт. Он продолжал подбрасывать катушку, не обращая никакого внимания на присутствующих с ним в одном купе посторонних.
Теренея удивилась, что он осмелился заняться этой незатейливой игрой у неё на глазах. Она следила за ним ещё какое-то время, а потом катушка залетела слишком высоко и застряла в пространстве между её полкой и стеной. Асфодель настойчиво дёрнул леску несколько раз, но та лишь сильнее раскрутилась.
Теренея смущённо покосилась на Асфо, словно опасаясь, что он будет возражать, влезла ладонью в щель и высвободила катушку, положила её на пол и подтолкнула к мальчику.
Он поймал катушку, снова скрутил, словно ничего особенного не произошло. Каждой клеткой кожи Теренея ощутила, как взгляд серых глазах впервые задержался на ней на единственное мгновение. Затем Асфо подбросил катушку снова. Та опять ударилась о дверь и отскочила на пол, но в этот раз мальчик не торопился тянуть её обратно. Теренея переводила взгляд с него, на игрушку, та оставалась неподвижной почти четверть минуты.
Асфо смотал леску, опять обжёг её беглым взглядом, бросил катушку ещё раз и опять стал чего-то ждать.
Быть не может! — вдруг догадалась Теренея.
Она нагнулась и подтолкнула катушку к нему, Асфодель поймал её, скрутил леску, вновь повторил те же самые действия, опять стал ждать хода Теры. Та вновь подыграла.
Это было похоже на очень странную и глупую игру, но Теренее польстило, что ей разрешили поучаствовать в ней.
От очередного броска катушки, Ариадна проснулась и зашевелилась на кровати. Тогда Асфодель поспешно свернул моток лески и спрятал своё сокровище в карман. На этом игра резко прервалась.
Теренея не хотела общаться с Ариадной, поэтому живо вскарабкалась на свою верхнюю полку и продолжила писать дневник, поглядывая в окно.
Снег, как сахарная пудра, висел за окном бесконечным ворохом, подвенечной фатой. «Восточный Вестник» нёсся слишком стремительно, чтобы можно было рассмотреть отдельные снежинки, снегопад просто затмевал силуэты изнурённых редких деревьев, он походил на белый туман, скрывающий за своим таинственным запретным маревом истинные формы привычных вещей. Колёса иногда натыкались на ледяные глыбы на рельсах, отчего локомотив словно спотыкался на полном ходу, и вагон резко подпрыгивал, заставляя Теру задержать дыхание от опасения, что «Восточный Вестник» может сойти с рельс, но из раза в раз всё обходилось, и они по-прежнему ехали в неизведанную белизну отменённых земель, в которой, если прижаться щекой к окну и заглянуть вдаль, полотно небес сходилось с покрывалом земли, не образуя на стыке горизонта ни единого шва.
Дневник Теренеи. 518 дней после конца отсчёта.
Мама часто в детстве рассказывала о таинственном месте. Это была страна на стыке времён. Там всегда тепло, но не жарко, а вместо снега с небес сыпется жемчуг. Он летит очень медленно и сонно, и очень плавно опускается на землю, покрывая её неустойчивым и шатким слоем жемчужин оттенка водяной лилии. Мама говорила, что эта страна расположена не в этом времени и не в этом месте, но она существует в сердцах тех, кто верит в неё. Она всегда на пятнадцать секунд впереди нас. Всегда недосягаемая и желанная. И там живут люди. Они собирают этот жемчуг и делают из него украшения, каких ещё не видывал свет. А ещё у них вместо неба над головой море, поэтому жемчуг и падает оттуда. Порой можно увидеть, как где-то над головой проплывают киты, взмахивая огромными хвостами, а за ними несутся стайки разноцветных рыбок. И ночью, когда становится темно, там распускаются ночные цветы, настолько яркие, что заменяют фонари, а вверху, там, где море — зажигаются морские звёзды.
Я никогда не видела этого места, но это именно та страна, в которую я хочу попасть в конце нашего пути. Когда я опять сказала об этом Вестании, она разозлилась. Вернее, это была не просто злость, а самый настоящий страх. Она сказала, что этого мира, Океании, не может быть, что это детские сказки, а потом её голос изменился, и она сказала, что мы всё равно едем не туда. Почему-то она никогда не говорит, куда именно. Просто вперёд, подальше от Сциллы.
Сегодня ночью я проснулась оттого, что почувствовала, как поезд остановился. Я сразу выглянула в окно, думала, что смогу увидеть город и, возможно, понять, где мы. Если город и был, то очень крошечный, потому что, пока я пыталась протереть стекло и разглядеть хоть что-то, поезд снова тронулся, и мы проехали платформу и табличку с указателем.
С той стороны окно покрыто узорами мороза, внутри оно сильно запотевает, но это не огорчает меня. Как бы то ни было, всё равно невозможно увидеть ничего путного, мы всегда едем сквозь бездушное ледяное безмолвие в такую же бескрайнюю и пустую снежную даль. Сегодня мне удалось рассмотреть ещё один указатель, но он, как и все, оказался закрашен чёрной краской.
Неизвестность пугает нас. Мне не нравится эта женщина — Ариадна, наша соседка по купе. Я хотела бы верить, что всё будет хорошо, что мы дождёмся маму и поедем искать Океанию… Но кто знает, что будет?
***
Вестания сливалась со спиралью воедино. Она чувствовала, как дуги этой пружины постепенно, одна за другой, углубляются в сердцевину её сознания, как острая проволока спирали протыкает её сомнения и страхи, как время замедляется, ослепительный пейзаж за окном сереет, делается блеклым и скучным, а затем растворяется где-то позади единственного элемента, за которым закрепился смысл.
Спираль была настоящей, всё остальное не несло ни толики того совершенства. Только этот сужающийся серпантин её святой горы. Вестания почувствовала, как немота постепенно пронизывает её тело, от кончиков пальцев рук, эта восхитительная волна милосердной смерти ползла по венам к плечам, чтобы дотянуться своим ледяным перстом до груди и проткнуть заострённым когтем сердце.
— Вестания! — услышала она где-то вдалеке, на поверхности, голос Теренеи. Он был слишком недосягаем, чтобы отвечать на зов. Слишком тихий, чтобы его можно было услышать.
Через несколько минут призыв повторился.
— Вестания! — звала она.
Зрачки Вестании вздрогнули, она моргнула резко и, потеряв связь со спиралью, обернулась к Теренее.
