Парень футов девяти ростом захохотал и выдавил:
— Ты, приятель, не обращай внимания на Айви. Он псих.
— Как вы поживаете? Меня зовут Айви.
Это была только самая верхушка айсберга. Она оказалась не такой страшной. То, что я пока не успел увидеть, наверняка более жутко.
Кто-то, немного поразмышляв, вдруг заорал моему собеседнику:
— Ты что-то разболтался, безмозглый!
— Да? Что ты понимаешь? Это место не для меня. Кто-то подсунул мне наркотики и определил сюда. Я здесь проснулся.
О Боже! Товарищ по несчастью. Я начал проникаться к нему сочувствием и проникался до тех пор, пока какой-то идиот не завизжал:
— Паузиффл! Паузиффл-физ!
Мой товарищ по несчастью согнул ноги в коленях, ссутулился и, рыча, начал носиться кругами по палате, очень похожий на гориллу. Его вой мог привести в ужас даже баньши.
— Как вы поживаете? Меня зовут Айви.
К шуму, учиненному великаном, присоединились разноголосые вопли других обитателей палаты. В общем бедламе я уловил крик, который мне уже доводилось слышать на одном из островов в Кантарде. Так кричал раненный в живот солдат, оставшийся на ничейной земле. Он умолял добить его. Солдаты обеих сторон охотно откликнулись бы на его просьбу, если бы сами не опасались пасть жертвой снайпера. Поэтому каждый лежал, слушал, стиснув зубы, и благодарил своего ангела-хранителя: ведь любой из нас мог оказаться на месте несчастного.
Я посмотрел на дверь. Возможно, мне все же удастся уговорить отпустить меня?
А может быть… Содержимое моих карманов оказалось нетронутым. Те, кто бил меня, видимо, торопились избавиться от своей жертвы побыстрее. Настоящее сборище придурков.
Пациенты постепенно приблизились ко мне, решив изучить внимательнее. В основном те, кто одной ногой все еще пребывал в реальном мире. Многие из них выглядели испуганными словно мышки. Они бросились врассыпную от одного взгляда. Другие же… Некоторые, как и я, видимо, попали сюда по ошибке. Но в отличие от меня им следовало находиться не на воле, а в отделении для буйных, и мне очень хотелось, чтобы они отошли подальше.
Уверенность в незаконности моего помещения в психушку только окрепла, когда я обнаружил, что мои карманы не опустошили. Если бы все шло согласно закону, вся моя собственность была бы изъята и я никогда бы больше не увидел ее.
У меня появилась надежда. Очень маленькая — размером с таракана.
Окружающая обстановка не очень вдохновляла. Палата — сто футов шириной, три сотни футов длиной и высотой в два этажа. На полу ряды и ряды тюфяков.
До потолка добрых двадцать футов. В стене напротив двери пробиты оконца настолько маленькие, что взрослый человек не смог бы сквозь них протиснуться, даже если бы и удалось распилить толстую металлическую решетку. Вдобавок ко всему эти амбразуры располагались очень высоко. Возможно, днем через них и поступает кое-какой свет. Сейчас же палата освещалась (если это можно назвать освещением) отсветом, проникающим из окон на стене со стороны дверей, то есть оттуда, где находились охрана и медперсонал, наблюдавший за пациентами.
— Как вы поживаете? Меня зовут Айви.
— Я, Айви, поживаю просто превосходно. Что ты думаешь о том, чтобы убраться побыстрее из этого сортира?
Айви изумленно взглянул на меня. Почесал в затылке и заковылял прочь.
— Эй! Здесь есть желающие бежать?
Мое обращение не вызвало, прямо скажем, всеобщего восторга. У большинства пациентов, сообразил я, настолько поехала крыша, что вытащить их отсюда можно только силком, а остальные решили, что крыша поехала у меня.
Но что это? Неужели кто-то откликнулся на призыв к мятежу?
Гигант, который предупреждал меня относительно умственных возможностей Айви, восстановил свои мыслительные способности. Подойдя ко мне, он произнес:
— Ничего у тебя не выйдет, Ловкач. Если б было можно, половина здешних ребят давно свалила.
Я огляделся. Ситуация лучше не стала.
— Здесь кормят?
Великан ощерился улыбкой боцмана, снисходящего до беседы с салагой.
— Дважды в день. Не важно, хочешь ты жрать или нет. Только там железные прутья. Разуй глаза.
Я пожал плечами. Я разул глаза. Железные прутья не оставляли никакой надежды.
— Дела настолько дерьмовые, что лучше немного соснуть и лишь после этого начать волноваться. — Я принялся искать глазами свободный тюфяк. Следовало немного подумать. И прежде всего о том, как я оказался в такой замазке.
Мне хотелось завопить так же громко, как мои сотоварищи-психи.
— Гебе придется встать в очередь за постелью, — предупредил мой доброжелатель. — Заведешь друзей, глядишь, кто-то и поделится. Если нет, будешь ждать, пока кто-нибудь не помрет.
Он проговорил это небрежно, как само собой разумеющееся. Удивительно. Полное воплощение закона природы: выживает сильнейший.
— Славная ночлежка, — бросил я, усаживаясь рядом с дверью.
Здесь был самый малонаселенный район. Во всяком случае, можно протолкаться локтями. Я притворился спящим.
В палате не было видно мертвецов и отсутствовал трупный запах. Значит, персонал поспешно выволакивает жмуриков. Интересно, можно ли, используя это, изобрести трюк, с которым надзиратели пока не знакомы.
Продумав варианты мятежа, я решил, что шансы на успех минимальны. На месте персонала я просто поморил бы нас немного голодом, пока бы все не успокоились.
— Как вы поживаете? Меня зовут Айви.
Мое притворство не ввело Айви в заблуждение. Я решил вытащить его из этого дома страданий.
Меня осенило. Неожиданный вариант первоначальной идеи мятежа. Отправившись на поиски своего сообщника, я обнаружил его сидящим у стены. Опустившись рядом с ним на твердый деревянный пол, я заметил:
— Вся задница в занозах.
— Пошли кого-нибудь за креслом.
Остряк.
— Что-то очень тихо. Почему бы это?
— Наверно, потому, что сейчас середина ночи, чтоб ты сдох!
И выражается красноречиво.
— У нас здесь один главный крикун — если, конечно, не считать моего собеседника. Впрочем, сейчас все молчали. — Я слышал, здесь много любителей повопить. Особенно ребят, не способных совладать с воспоминаниями о Кантарде.
Лицо его потемнело:
— Да. Есть такие. Если они чересчур расходятся, в них вливают наркотики. Как только один начинает вопить, остальные тоже вступают.
Интересно.
— Не смог бы ты прямо сейчас завести хотя бы одного.
Внимательно изучив меня, он спросил:
— Куда ты гнешь, Ловкач?
Он справедливо полагал, что должна быть весьма веская причина, чтобы учинить подобный трюк.
