От вида его обнаженного тела у меня перехватило дыхание. Его массивная, покрытая густой растительностью грудь тяжело вздымалась, следуя ритму дыхания. Узкие бедра словно были вылеплены из гипса — такие же стройные и крепкие, как у скульптур в музее античности.
Мой взгляд упал ниже — его детородный орган был возбужден и готов к бою. От одного только вида головки его члена мой клитор сошел с ума, посылая резкие волны желания по раскаленным нейронам во влагалище.
Мышцы внутри сжимались в кольцо и подергивались, как от ударов электрошокером. Еще минута — и я сама бы набросилась на него, словно ополоумевшая шлюха.
Но высшие силы уберегли меня от этого поступка. Он быстро подошел ко мне, с легкостью подхватил мое трепещущее тело на руки и, смотря прямо в мои распахнутые глаза, отнес в кровать.
Шелк простыней прохладой отозвался на моей спине, и я инстинктивно выгнулась в поиске тепла навстречу мужчине.
Он положил руки на мои груди и мягко сжал их, играя большими пальцами с сосками.
Я обхватила ногами его бедра и резко села, прижавшись к его горячему телу. От одной только мысли, что его член всего лишь в паре сантиметров от моего влагалища, мне стало жарко.
Забыв обо всем на свете, я запустила руку между наших разгоряченных тел и легонько сжала ствол его возбужденного органа.
Джахан зарычал и опрокинул меня на лопатки. Я лишь шире раздвинула ноги и впустила его внутрь. Его первое, резкое проникновение заставило вскрикнуть от боли и сильнее прижаться к его груди.
Его сильные руки уперлись в кровать с обеих сторон от моей головы, и я, широко распахнув глаза, провожала взглядом его лицо при каждом толчке.
Боль сменилась теплом и сладкими тянущими покалываниями мышц. С каждым его движением волна наслаждения нарастала, превращаясь в настоящее цунами.
Я не могла больше сдерживать себя и начала кричать от удовольствия, как какая-нибудь актриса из популярного немецкого фильма про сантехника. Мои истошные вопли заполнили комнату, вылетая сквозь распахнутые двери на террасу, и дальше ветром уносились в благоухающий розами сад.
С каждым криком Джахан двигался резче и быстрее, пока не застыл, выгнув спину, как Тарзан, с широко открытыми глазами, в которых не было и намека на реальность. Его разум парил где-то над нами, в то время как тело содрогалось от последних, едва заметных фрикций.
Я глубоко вдохнула, чувствуя, как воздух проходит через охрипшее горло.
Джахан нежно поцеловал меня в губы и отстранился, распластавшись рядом со мной и улыбаясь, как ребенок, — широко и беззаботно.
— Останься до утра, Рамаль, — сказал он, положив ладонь мне на живот, — я хочу, чтобы мне приснилась пустыня — жаркая, бескрайняя и прекрасная. Как и ты.
Меня разбудил истеричный женский голос. Я открыла глаза и напрягла слух, стараясь разобрать слова.
— Пусти меня, глупая твоя голова! Ты что, забыл, кто я? — я уловила знакомые властные нотки и резко села, натянув шелковое одеяло до подбородка.
Коснувшись рукой обнаженного плеча спящего падишаха, я слегка покачала его, пытаясь разбудить.
— Джахан, проснись! За дверью шумят, — испуганно прошептала я ему на ухо.
— Что? — он резко поднялся и выхватил из-под подушки кинжал.
Защищаясь, я выставила вперед руки, и тонкое одеяло соскользнуло с моей груди.
Мужчина улыбнулся и прищурился, как котяра у миски с молоком, затем убрал холодное оружие обратно под подушку и, быстро чмокнув меня в лоб, натянул легкую ткань обратно.
— Накинь, простудишься, — прошептал он на ушко.
— Сегодня же тебя казнят! Падишах не простит тебе унижения своей любимицы! Пусти, иначе я за себя не ручаюсь! — продолжала кричать обезумевшая Дэрья Хатун за дверью.
Джахан, казалось, не слышал ее воплей. Он поднял с пола сброшенный накануне халат и накинул его на плечи, перевязав талию широким поясом. Затем подошел к высокому зеркалу на трех изогнутых ножках и сбрызнул лицо водой из небольшой позолоченной чаши.
— Она сейчас снесет дверь, — пролепетала я, поджав ноги и забившись в угол кровати, прижавшись спиной к одному из столбов, державших тяжелый балдахин.
— Не посмеет, — ответил он, насухо обтирая лицо белоснежным полотенцем, — О аллах! До чего скандальная женщина! — выдохнул он и направился к двери.
— Не-е-ет! — взмолилась я. — Если она увидит меня здесь — не сносить мне головы. Превращусь обратно в песок, сегодня же ночью! Пощади, повелитель!
Он ухмыльнулся, подошел к кровати и задернул легкие шифоновые шторки.
— Тогда прячься, хатун!
Я накрылась одеялом с головой, оставив оголенными пятки. Джахан открыл двери.
— Что такое, Дэрья Хатун? Что ты себе позволяешь? Кто ты такая, чтобы кричать у меня под дверью и требовать, чтобы тебя впустили? Совсем ополоумела? — загремел его гневный голос, разлетаясь под сводами каменного потолка по всему коридору.
— Повелитель, — услышала я ее дрожащий от рыданий голос, — прости меня! Нет мне ни сна, ни покоя! Яд мое сердце снедает, сжигает изнутри! Посмотри на меня — я умираю от любви к тебе! Душа болит! Голова болит! Тело болит! Лучше убей меня!
— Иди к себе и не скандаль! — отрезал Джахан.
— Пусти меня! Дай моим глазам убедиться, что твое сердце по-прежнему принадлежит мне! Злые завистливые языки шепчут, что у тебя сегодня была наложница! О, пощади! Подари покой тревожной душе! — начала она ныть, как заправская плакальщица, а я еще сильнее натянула одеяло на голову, оголив помимо пяток лодыжки.
— Да как ты смеешь? Кто дал тебе право обладать мной? Перед тобой ли отчитываться должен падишах?
— Прости меня, прости, Джахан! Внутренности ревность проклятая выжгла, вдохнуть не могу!
Я услышала грохот и шорох одежды. Очевидно, эта особа плюхнулась перед шахом на колени.
— О, что я вижу? Повелитель! Это ноги! Это ее ноги! — заверещала она, как сирена «скорой помощи», а у меня от ее крика зазвенело в ушах.
— Уведите ее, — прозвучал твердый ответ падишаха, и я услышала звук закрывающихся дверей и его мягкие шаги по ковру.
За стеной раздавались отдаляющиеся рыдания моей госпожи, перемежаемые проклятиями в адрес «проклятой рабыни» — меня то есть.
— Ты голодна? — ласково спросил повелитель, усевшись рядом на край кровати и стянув с меня одеяло.
На его невозмутимом лице не дрогнул ни один мускул. Казалось, произошедшее его ничуть не трогает и не беспокоит. Плевать ему на страдания бедной женщины, короче говоря.
— Боюсь, кусок в горло не полезет, — ответила я слегка осипшим от страха голосом.
