– Да, а слово – серебро, – веско бросил Фафхрд. Рилл через весь стол обратилась к Мышелову с вопросом:
– А что же ты делал с демоницей, пока она оставалась в образе девушки? Я так понимаю, ты держал ее связанной или по крайней мере пытался?
– Да, – ввернула сидевшая рядом Сиф. – Ты ведь даже подумывал одно время сделать из нее для меня служанку, не так ли? – Она лукаво улыбнулась. – Подумать только, какую помощницу я потеряла, не говоря уже о прекрасных тканях.
– Да, я замахнулся на то, что мне явно было не по силам, – мужественно признал Серый, зардевшись. – Счастье, что хоть жив остался. – Он повернулся к Сиф:
– А если бы ты не выдернула мое изображение из того меченого золота, то живым бы мне не уйти.
– Именно я тебя туда и засунула, – ответила она, положив ладонь на его руку, лежавшую на столе. – Но, будем надеяться, теперь оно очищено.
Она лично провела церемонию очищения сакрального золота от гибельного влияния Симоргии, которому магические предметы подверглись, когда морские духи вторглись в сокровищницу. Ей помогала матушка Грам, сомневавшаяся, надо сказать, в действенности этого ритуала.
Потом Скор описал прыжок левиафана через палубу «Морского Ястреба». Афрейт понимающе кивнула и сказала:
– Однажды я плыла в рыбачьей лодке, и рядом с нами вынырнул кит. Такое не скоро забудешь.
– Да, и когда увидишь свой корабль с обратной стороны планшира, тоже, – задумчиво ответил Мышелов. Потом, подмигнув, добавил:
– Клянусь Могом, вот это был бы удар!
Звездная болезнь и тихое помешательство
Однажды, когда морозный и ветреный день ранней весны на Льдистом острове уже клонился к вечеру, Фафхрд и Серый Мышелов с удовольствием опустились на сиденья отдельной кабинки в таверне «Обломок Кораблекрушения», что в Соленой Гавани. Несмотря на то что на острове они прожили всего год, а завсегдатаями таверны числились восемь месяцев, никому и в голову не приходило оспаривать их право на отдельную кабинку в этом заведении – во всяком случае не в их присутствии. Оба порядком устали: один руководил работами по ремонту днища «Морского Ястреба», который нужно было закончить до полнолуния, пока не наступила пора высоких приливов, а потом зашел на стрельбище пострелять немного из лука; второй присматривал за тем, как движется постройка новых казарм, предназначавшихся одновременно и под склады, а заодно и производил ревизию имеющихся в наличии строительных материалов. Однако пара кружек горького эля на брата заставила позабыть все дневные заботы, и мысли их потекли совершенно в ином направлении. У стойки бара стояли их помощники: здоровяк Скор, ростом не уступавший самому Фафхрду, и коротышки-воры Пшаури и Миккиду, остепенившиеся за последние несколько месяцев. Хозяин за стойкой уже зажигал факелы, так как еще по-зимнему короткий день клонился к вечеру и в углах таверны сгущался полумрак.
Сосредоточенно подравнивая острым как бритва Кошачьим Когтем ноготь большого пальца, Мышелов начал:
– Помнится, каких-то семнадцать лун тому назад мы с тобой сидели в таверне «Серебряный Угорь» в Ланкмаре и считали, что Льдистый – легенда. И вот мы здесь.
– Ланкмар, – протянул Фафхрд, чертя своим металлическим крюком по поверхности стола. – Кажется, слыхал я о таком городе. Странно все-таки, как часто мы с тобой думаем об одном и том же. Можно подумать, что мы – разлученные половинки одного человека, только был ли он героем или злодеем, философом или негодяем – трудно сказать.
– Я бы сказал – демоном, – тут же ответил Мышелов. – Демоническим воином. Мы и раньше гадали, кем он мог быть, помнишь? Мы решили, что во время боя он ревел, как разъяренный медведь. Может, он и был медведем-оборотнем.
Фафхрд продолжал с усмешкой:
– Но в ту ночь (с той поры здесь прошло уже двенадцать лун, да еще в Ланкмаре пять) мы оба выпили по двенадцать кружек горького эля вместо обычных двух, да еще и полирнули их бренди – вряд ли в таком состоянии можно отличить вымысел от реальности. Ну а потом в «Угорь» вошли две героини с прославленного Льдистого, реальные, как похмелье, ведь так?
Одетый во все серое коротыш, не обращая внимания на слова Северянина, тем же задумчивым тоном продолжал:
– А ты, набравшись до самых бровей, – что, разве не так? – завел жалобную песню о том, как тебе не хватает работы, земли, ответственности, сыновей и прочих обязанностей, включая жену!
– Да, и вот теперь у меня все это есть, и даже жена! А ты, кстати, был не трезвее моего – тоже жаловался на судьбу, как и я! – заявил Фафхрд. Глаза его затуманили воспоминания. Он добавил:
– Хотя, быть может, лучше было бы назвать мою жену товарищем или компаньоном – даже партнером.
– Одна в трех лицах, – подытожил Мышелов. – Что же до остальных благ, которых жаждал твой затуманенный винными парами разум, – и здесь двух мнений быть не может! – то мы оба просто нашпигованы ими, как свиной окорок чесноком. Вот только сыновей, насколько я знаю, нет. Если, конечно, не считать перезревшими младенцами наших людей, каковыми они мне иногда и кажутся.
Фафхрд, вглядывавшийся в дверной проем на протяжении последней тирады Мышелова, поднялся со словами:
– Кстати, о дамах, а не присоединиться ли нам к ним? Их кабина, кажется, побольше нашей.
– Конечно. Чего мы ждем? – ответил Мышелов, вскакивая на ноги. Затем тихо добавил:
– Скажи мне, они только что появились? Или, когда мы вошли, нам так не терпелось промочить горло, что мы ничего вокруг не видели и не слышали?
Фафхрд пожал плечами:
– Кто знает? Да и какая разница?
– Для них, может, и есть разница, – ответил другой.
Много ланкмарских миль восточнее и южнее, во тьме безлунной ночи, на краю Великой Соленой Топи архимаг Нингобль держал совет с чародеем Шильбой. Каждый раз, когда он, сотрясаясь всей своей тушей, с риском для жизни склонялся со спины слона, пронесшего своего владельца от пещеры в пустыне через Зыбучие Земли сквозь все препятствия к условленному месту, семь сверкающих глаз искрами вспыхивали в тени широкого, низко опущенного капюшона. Его собеседник, выпрямившись во весь рост в дверях крохотной хижинки, пришедшей сюда своим ходом из самого центра ядовитых топей, устремил безглазое лицо ему навстречу. Оба волшебника изо всех сил старались перекричать, перереветь или перевизжать тот безымянный космический гвалт (не слышный уху простого смертного), который сводил на нет все их предшествующие попытки побеседовать на расстоянии. И вот наконец им удалось услышать друг друга!
– Некие неопровержимые признаки указали мне, что волнение в магических сферах, ломающее и сводящее на нет все мои заклинания, есть результат исчезновения из Ланкмара моего слуги и ученика варвара Фафхрда. Без его легковерного добродушия вся моя магия обращается в дым, а нехватка присущего ему романтического идеализма не позволяет ставить высокие цели, – одышливо просипел Нингобль.
