Занавески были уже не такими непроницаемо плотными, как прежде, они просто скрывали их от улицы, но и люстра не горела. Одна лишь свеча. В этом просторном помещении царил сумрак, некоторые углы невозможно было разглядеть.
Аннэя спешно, глубоко затягиваясь, выкурила сигару, взяла из той же сумочки следующую, и уже не дрожащими руками зажгла её от свечи; дальше курила неспешно, выпуская дым, который скапливался в сероватое, висящее рядом с люстрой облако.
Эван спросил:
— Зачем ты пришла?
— Хотела узнать…
Пока она затягивалась, Эван произнёс:
— О Дэкле?
— Да, о нём.
— Что же сама, без меня не могла узнать?
— Очень мало сведений о его экспедиции. Пыталась узнать у работников научного центра, а мне отказали. Деньги им хотела предложить, а они так мило улыбаются, и отвечают: нам от правительства такие деньги идут, которые вам и не снились. А про экспедицию, милочка, и не спрашивайте. Секрет, мо. И то, право, я ведь не звезда, а так — звёздочка; в «жёлтой» прессе то мелькала не из-за фильмов своих глупых, а из-за того процесса с Аддоном. А ты — настоящая звезда. Хоть на публику не появляешься, а публика всё с тобой связанное хватает.
— А я Дэкле кое-что знаю. Два года назад прислали мне посылку от него. Конечно, ты понимаешь, раз экспедиция засекречена, то и посылка — нелегальная, но за несколько миллионов эзкудо мне всё же удалось договориться. Главное — знать, с кем договариваться. У меня за годы житья здесь появились кое-какие связи. Я хоть и сижу сиднем, а связи-то всё-равно появляются. Людишки-то сами меня ищут…
— И что же о Дэкле слышно? Что в той посылке было?..
— Там: представь себе, написанные по старинке, не на компьютере, а в тетрадях многочисленных произведения, как прозаические, так и лирические, там, также, и некоторые из его картин. Что касается тетрадных листов, так это — ксерокопии. А картины — подлинные…
— И что же… — голос и пальцы Аннэи дрогнули.
— Ты хочешь спросить, были ли там произведения, посвящённые тебе?
— Да.
— Не было.
— Что же: ни одним словом, ни на одним штрихом на картине?
— Нет.
— Быть может, там другие женщины?
— Ни женщин, ни мужчин. В художественных произведениях, впрочем, описывается жизнь людей, но к теме любви он старается не прикасаться. И, надо сказать, это ему удаётся. Читать Дэкла действительно интересно. Я понимаю, почему он интересен тебе…
— И почему же? — Аннэя потянулась за очередной сигаретой, но всё же остановилась.
— Хочешь найти в нём ту чистоту, ту молодость, которую сама потеряла.
Она снова замолчала. Пальцы её были нервно сцеплены, им явно не хватало сигареты, но всё же она сдерживалась, не курила. Наконец, ответила:
— Да. Ты прав. В последнее время, часто его вспоминаю. Думаю — простит ли он меня?
И она перевела взгляд на Эвана, ожидала, что он ответит. А Эван только пожал плечами, и произнёс:
— Ну откуда же я знаю? Тебе надо отправиться туда, и самой всё у него всё спросить.
— Ой, Эван, я так волнуюсь. Вот представляю: посмотрит он на меня испепеляющим взглядом, да и ответит — убирайся обратно на свой Нокт, а мне и без тебя хорошо…
— Попытаться, думаю, всё же стоит.
— А ты можешь всё организовать?..
— Да. Моих связей хватит, чтобы отправить тебя туда…
— Что же я раньше к тебе не приходила?.. Но я и сейчас волнуюсь. Вдруг ничего не получится. Вот прилечу я, а он… Но, впрочем, хватит. Я уже точно решила, что лечу. Если понадобиться, на коленях перед ним буду стоять, молить.
— Думаю, ему это не понравится. Он, судя по его произведениям, сейчас всё же спокойный, гармоничный человек, и ни к чему ему эти, привезённые с Нокта страсти…
— Хорошо. Я буду стараться. Ну а ты полетишь?
— Сейчас я привязан к Нокту больше, чем когда-либо, — Эван проговорил это спокойно, но в глубине его глаз читалась боль.
— Но разве это так сложно? Вот просто взять и полететь?.. В конце-концов, просто глупо — сидеть здесь и напиваться день за днём, умертвлять себя.
— Поживи жизнь другого человека, а потом обвиняй его.
— Ладно… Извини… А Дэкл присылал свою фотографию?
— Нет. Никаких фотографий. Только автопортрет… Сейчас…
И Эван прошёл в соседнее помещение, где у него была кладовка. Включил там свет, и довольно долго возился. Слышно было, как он перебирает различные предметы, ворчит, ругается, покашливает от пыли…
Наконец, вернулся. В одной руке нёс папку, в другой — объёмистый, вытянутый свёрток. Папку он протянул Аннэе, свёрток же положил к себе на колени.
Аннэя раскрыла папку, и долго разглядывала автопортрет Дэкла, который лежал первым. Видно было его лицо — большие, спокойные глаза; и во всём лице — умиротворение.
Девушка произнесла:
— Я вспоминала его, но здесь он ещё красивее, нежели в моих воспоминаниях…
Эван молчал, растерянно поглаживал лежавший на его коленях предмет.
Аннэя, налюбовавшись на Дэкла, перевела взгляд на пейзаж, который также, с большим умением, тщательностью и любовью был изображён на заднем плане.
Там простиралась долина. Диковинные, ярких тонов цветы и травы поднимались из почвы. Несколько похожих на причудливые замки деревьев многранными, плавными формами вздымались к небу, и там распускались лазурными, с золотистыми окоёмками лепестками.
Аннэя обратила особое внимание на белый, с золотистыми и голубыми прожилками купол, который метров на пятнадцать поднимался посреди долины, и ещё на то, что небо не было везде одинаково лазурными; в одном месте эта лазурь как бы уплотнялась до невозможной для воздуха, алмазной плотности, и хотя содержала в себе оттенок золота, всё же оставалась небом…
Девушка разглядывало это место в небе так же долго и пристально, с таким же вдохновением, как и лицо того, кого она хотела любить.
Эван проговорил:
— Хочешь узнать, что это такое в небе?
— Да. Конечно…
— И я хочу узнать, и Дэкл, и все участники той экспедиции. Предположительно, что там и есть центр мирозданья.
— Ну и что же — они пытались долететь туда?
— В своём письме Дэкл сообщал, что, конечно, пытались. Но, к сожалению, и с самыми совершенными Ноктскими приборами это оказалось невозможным. Во-первых, приборы отказались определить точное местоположение центра мирозданья. То есть, вроде бы, в небе видно это уплотнение, но приборы не фиксируют ни его точного положения, ни его удаления от наблюдателя. Тем ни менее, было запущено несколько зондов. На расстоянии примерно пяти световых часов от мира Дэкла они фиксировали такое же уплотнение в небе, по пролёте ещё доли световой секунды — оказывались уже с другой стороны уплотнения, хотя по приблизительным рассчётам — размеры его огромны, и невозможно его пролететь не только за световые секунды, но и за часы. Из этого следует вывод, что там — искажение пространства.
