Стало немного светлее, сквозь плеск и шум прорвался захлебывающийся крик. Кто-то погибал, и сделать ничего было нельзя.
— Придется выбираться, — сказал теньент себе и Кану. — Ты ведь у нас умница... Давай...
Мориск с трудом переступил ногами. Вода водой, но конь начинал вязнуть — грязь уже доходила ему до бабок. Этот подлый луг не стал продолжением приречного болота только из-за отсутствия воды, теперь ее хватало.
— Нечего нам тут делать! — решил Арно. — Идем.
Стоявший понурив голову Кан с почти человеческим вздохом повел боками и не сдвинулся с места. Что от него требуется, он понял, но прямо сейчас?!
— Надо, — одними губами приказал теньент, высылая коня туда, где в струях не перестававшего хлестать дождя проступала темная туша кургана. — Надо... Ты ведь не хочешь...
Ржанье рванувшегося изо всех сил мориска слилось с ревом очередного вихря. Кляча твоя несусветная, ну сколько же можно?!
2
Жермон смотрел в сухой колодец, и стенки его были ураганом. Бешено несущиеся по кругу тучи, вместо воды — круглое окошко, и в нем желто-зеленое сукно, на которое кто-то бросил пригоршню серого мака...
— Герман!
Ариго до боли сжал подзорную трубу, и наваждение сгинуло. Они с Ойгеном стояли все на том же бугре под рвущимися с флагштоков знаменами, и бергер запрокидывал голову, унимая идущую носом кровь.
— Если б... мы были на солнце, — прохрипел он сквозь свист ветра и еще какой-то шум, — я бы сказал... что у тебя удар.
— А у тебя... что?
— Не имею представления... — Барон величественно шмыгнул носом. — Нам с тобой... очень сильно повезло... Это крайне странно...
Странно... Жермон поморщился и попытался сосредоточиться. Голова была пуста, будто рассохшаяся бочка, и при этом умудрялась разламываться от боли. Генерал понимал, где он и с кем. Бой проигран, левый фланг расстроен, да что там, почти уничтожен... Командовать, по сути, некем — в таком бою каждый сам себе генерал. Бергеры, вальдзейцы, «спруты» кто где мог и кто как умел вырывали для армии секунды и минуты. Сдаваться никто не собирался, как и бежать... Они с Райнштайнером готовились к рукопашной, и «гуси» подтянули артиллерию. Свой приказ — отвести лошадей за пригорок — Ариго помнил отлично, дальнейшее скрывала яростно клубящаяся туча. Возникнув из ничего, она перешла реку и под грохот грома породила смерч. То сужаясь и поднимаясь к небу, то опускаясь и раздаваясь вширь, он гигантским плугом взрезал луговину, круша, калеча и расшвыривая все, что оказывалось на его пути...
Им с Ойгеном повезло. Черный воющий столб обогнул бугор с флагами, у которых остались лишь два генерала. Рехнувшийся Ариго и успевший согнать свитских вниз Райнштайнер. Смерч походя швырнул в них сорванной с лафета пушкой, та не долетела и, не удержавшись на склоне, скатилась вниз. Летящая пушка... Бред.
Что-то свистнуло у виска. Не пуля, пули свистят иначе, и не картечь... Новый вихрь вырастает из туч, впиваясь во взбаламученную реку. Неужели еще не конец?
— Ойген, надо идти... Искать...
— Нет.
— Ойген, но ведь должны мы хоть что-то...
— Нет, Герман, нет!
К ногам падает нечто ярко-зеленое. Яблоко... Леворукий, откуда здесь яблоки?!
3
«Главное — самообладание, — твердил Эмиль, — иначе конь решит: «А-а-а! Ты сам боишься! Значит, видишь опасность, которую не вижу я!», потеряет голову, и что ты с ним, таким, станешь делать?» «Покажи свой страх другу, начальнику, королю... женщине, наконец, но не врагу и не лошади!» Это уже Ли...
Арно не показывал.
— Я тут, — ровным голосом как заведенный твердил теньент, оглаживая пробивающегося сквозь воющий мокрый кошмар мориска, — все хорошо... мы выберемся... я с тобой... уже скоро... Ты только держись...
Кан держался, а вокруг хлестали потоки мутной воды. Со всех сторон. Арно дал мориску вытянуть шею и прихватил прядь гривы, больше он сделать не мог ничего.
— Все в порядке... Мы сейчас выберемся... Все в порядке...
Ливень стал просто дождем, ветер никуда не делся, но это уже можно было бы терпеть, не вообрази себя луг Ренквахой. Сверху вода, под ней — грязь, и ведь будет раскисать и раскисать.
Из мути вынырнуло перекошенное лицо и пропало. Совсем рядом... Кто-то пытается выпрямиться и снова падает в грязь. Леворукий бы побрал эту глину. Жрать она хочет, что ли?
Кану по колено, а человеку? Арно сам не понял, как ухватил упавшего за шиворот, в плече что-то хрустнуло... Тьфу ты, еще сам навернешься. Нет, удержался и удержал! Полуутопленник с трудом выпрямился. Хорош...
— Держись за стремя! — приходится орать в странно чистое среди бурой грязи ухо.
Бедолага хрипит и кашляет, но соображает. В стремя, во всяком случае, вцепляется намертво.
Двух всадников борющийся сразу с ветром и грязью конь не выдержит. Даже Кан.
— Все хорошо... Правда все хорошо... Еще немного... Вот он, курган... Рядом...
Проклятая вода, и откуда только взялась, хлещет навстречу, растекаясь по склону, но надо лезть. Ничего не поделаешь, надо, внизу, в глиняной каше, им конец. Грязь еще хуже воды. В грязи конь вязнет, начинает дергаться, выбивается из сил.
— Еще немного...
Еще десяток шагов... Течение становится сильнее, но и земля под ногами идет вверх. Только бы не упал Кан.
— Все хорошо...
Нет, так не годится! Всадник мешает коню, значит, вон из седла! Хорошо, что у лошадей два стремени... А Кан справится! Ведь справишься, да? Теперь вперед, держась за путлище, увязая в раскисшей глине. Если это курган, куда он, дрянь такая, дел траву? Откуда эта скользкая шкура, будто на рыбу лезешь? На мерзкую, скользкую рыбу без чешуи.
— Спокойно, малыш... Я тут. Ты молодец, какой же ты молодец...
Дыхание коня становится все тяжелее, спасибо хоть ветер дует в спину, помогает идти и при этом пронизывает до костей. Кан из последних сил карабкается по скользкому склону. Вода все быстрей обтекает копыта, ледяная, хищная вода. Ничего, поднимемся. Не из вершины же она бьет.
Что-то непонятное хрипит у «своего» стремени попутчик. Еще свалится, чего доброго... Продравшиеся сквозь облачную завесу лучи затевают с треклятым потоком игру в зайчики, нашли место, но справа блеска меньше... Кан тоже заметил, повернул, и течение сразу стало медленней. Эта гадость лупит прямо из приречного склона, выше должно быть сухо.
— Еще немножко...
В самом деле немножко. Сухая — сухая! — трава под ногами, какое же это чудо, так бы и повалился, но лучше подняться повыше. Навстречу бегом спускаются люди. Мокрые, грязные, но успевшие отдышаться, что-то кричат, один тянет флягу. Как же кстати!
— Молодец, — Арно прижимается щекой к шее Кана, — умничка... Спасибо!
Обжигает горло касера, кажется, она пахнет дымком... Можно оглянуться, разглядеть склон и берег. Ничего же себе, точно Ренкваха после Окделлова побоища! Что-то лопочет отлипший от стремени «утопленник», славный он вообще-то, хорошо, что не до конца утонул. Сил говорить нет, но ведь можно просто угостить, а хозяин касеры простит. И вообще сейчас главное Кан... Расседлать и обтереть Кана, для начала хоть бы жгутом из травы...
