Мстислав принял нас радушно. В отличие от большинства, он знал, отчего на Русской земле перестала литься кровь, все ссоры стали решаться миром и начала плодоносить самая никудышная земля. Даже в Тмуторокани этим летом зелень поперла из камней, песка и глины, а на княжьем дворе вообще расцвел пышный сад.
На третий день мы приступили к Мстиславу с разговорами об Итили.
— Разрушить двери Итили?! — изумился Мстислав. — Да вы хоть знаете, о чем просите тмутороканского князя?!
Истории, которую он поведал, мы действительно не знали.
Много лет назад, когда Владимир только-только прислал юного сына править завоеванной Таматархой, к Мстиславу явился древний старец. Он назвался Наземным Стражем. По словам старца, в его роду из поколения в поколение всегда рождалось двое братьев. Старшего забирали служить в Итили, младший оставался на земле. Если кто в городе и знал что-то об Итиле, так это он. Оставшийся на земле посылал в узилище провизию, вино, воду и прочее. Наземный Страж заявил Мстиславу, что Таматархой можно править только до тех пор, пока стоит Итиль. Если правитель распахнет двери тюрьмы, престол его падет. Может быть, не устоят даже каменные стены Таматархи.
— Я Итили боюсь, — внушительно сказал Мстислав. — Без крайней надобности с узилищем этим не связываюсь. Пленников туда бросаю только в самых исключительных случаях. Вас вот бросил, потому что Сильные вы и справиться с вами по-другому не рассчитывал… Но вы правы. Скверные дела творятся в подземельях, скверные, чтобы не сказать — адские… Слушайте меня: обещаю больше в Итиль не посылать никого. Подождите — ныне плачущие там перемрут, и опустеет Итиль. Купол останется, двери останутся, ходы подземные останутся — но ни крови, ни воплей больше не будет. Не стану я разрушать дверей Итили; пускай сами бурьяном порастут.
Мы переглянулись. Ждать? Если сделать так, как предлагал Мстислав, ждать надо было лет тридцать, если не все пятьдесят. На это могло не хватить даже жизни пока что не найденных нами учеников. К тому же, как знать, на что решится зловещая стража Итили, когда опустеют пыточные подземелья, — не выйдет ли она на страшный промысел в город?
И тут Алеша послал мне лукавую мысль. Я легонько кивнул.
— Не враги мы престолу твоему, — обратился Алеша к князю. — О просьбе нашей забудь. Устоят Таматарховы стены. Слова тебе об Итили больше не скажем.
— А сами? — подозрительно спросил Мстислав. — Сами в Итиль не полезете?
— Так мы там уже как родные, — засмеялся Алеша. — Легкая у тебя рука.
Мстислав покраснел от стыда.
— Мечи мы там забыли, — продолжал Алеша. — Если и спустимся в Итиль, то на одну только минуточку. А к тебе это отношения не имеет. Ты нам соваться туда запретил, и в случае чего не тебе, а нам ответ держать.
Мы объяснили пытливому князю, с кого в таких случаях спрашивают боги, он успокоился и даже сказал:
— Коли полезете, просьба у меня будет. Лет этак пятнадцать назад сослал я в Итиль деву одну. Сильной она была и меня любила, и испугался я. Волосы у нее как смоль, роста высокого необыкновенно, Праксией зовут.
— Пополам уж переломили давно Праксию твою, — сказал я мстительно, — а волосы у нее уж к концу первого дня седыми от пыток сделались.
— Тьфу! — плюнул в сердцах Мстислав. — Невозможный ты богатырь, Добрыня! Моя б воля была — вовсе с тобой не заговорил бы вовек!
— Не серчай, — успокоил его Алеша. — Не по злобе Добрыня говорит. Обещаю тебе: коли жива колдунья твоя, ночью темной на двор к тебе приведем.
Мстислав фыркнул и кольнул меня непрощающим глазом. Алеша же невинно полюбопытствовал:
— А что ж деву-то сослал, князь, не помогла тебе разве жемчужная серьга? Она же вроде от любви опасной бережет.
Мстислав так и ахнул:
— Выходит, действительно ничего не спрячешь от богатырей!
Алеша горделиво усмехнулся:
— А ты как думал-то? Так что с серьгой-то получилось? Любопытно мне.
Мстислав помрачнел:
— Своими руками отдал я серьгу Праксии… Уж потом из Итили вернули…
— Видать, Сильна была подруга твоя.
— Сильна… А все одно из Итили не вышла.
— Не всем такое счастье дается, — легко согласился Алеша. — А кстати, как кремень Перунов поживает?
Мстислав поколебался, говорить или нет, потом все же нехотя признался:
— Обманули меня, должно быть. Я ж помню, как Добрыня тогда от жрецов нос воротил…
— За это на меня зла не держи, — попросил я. — Не встреваю я в такие дела. Сам должен человек с богами разбираться. Тем более — князь.
— Да, — вздохнул Мстислав. — Боги, боги… Махнул я на все это рукой. Хотел было Русь к Перуну назад поворотить, да потом раздумал. Не стану я народ взад-вперед, как стадо, гонять. Да и знака никакого не подал мне Перун.
— Это уж как водится, — весело сказал Алеша. — Скупы на такие дела боги.
— Через главный вход не пройти. Ворота Итиля заперты, причем изнутри. Из потайных ходов мы знаем два. В первый провалились сами и туда больше по своей воле не пойдем. Через второй на берег моря вышли тогда сквозь дверцу серебряную…. С этого конца и пробовать надо. С моря войти, через дверцу рассыпавшуюся, а оттуда одна дорога: по ступеням вниз, на глубину. В самом низу, помнишь — площадка. Там Ларна сторожит… Оттуда — три пути. Про два первых и знать не хочу, а третий, правый, вверх ведет, прямиком в тюрьму, мы по нему-то как раз тогда и бежали… Пройти можно — с хитростью некоторой…
— А Ларна?
— Ну не привязана же она там.
— Я знаю, что у тебя на уме, Алеша. Ты хочешь, чтоб я в городе остался и в главный вход стучал, Ларну отвлекая, а ты чтоб в это время с моря в Итиль один вошел… Не выйдет. Одного я тебя в Итиль не пущу.
— Значит, ни тебе, ни мне не пройти.
— Значит, так.
— Обабился ты, Добрыня.
— Значит, обабился.
— Ну и ну… Ладно, вместе с моря попробуем. А Ларну пройдем: Святогоровым именем нарекусь ради случая такого…
— Думаешь, испугается Ларна Святогора?
— Если Святогора не испугается — тогда, значит, вовсе никого Ларна не боится и гиблое дело наше… Так как?
— Ладно, пойдем…
Время, назначенное нами для выступления — полдень, — было выбрано не случайно. В этот час всех подземных тварей одолевает дремота. К тому же они убираются как можно дальше от поверхности земли. Может быть, даже сама Ларна скрывается в одном из коридоров, о которых страшно и подумать, и дремлет там на сырых камнях.
Мы долго искали вход. Три года назад Итиль нас едва не погубила, и, когда мы вырвались из нее, нам было, конечно, не до того, чтобы делать на морском берегу заметы. К тому же тогда никто из нас и думать не думал, что мы вернемся в Итиль еще раз.
