— То не чулан вовсе и не винный погребок, — поспешила отозваться Христина. — Это каморка Криспи. Он наш эконом, держит там все свои бумажки и очень не любит когда туда кто-то без спросу заходит. Страшно сердится.
— Серчает? За что? - переспросила тетушка Агнесс.
— Как за что? Я же тебе толкую, что из-за того, что бы не заходил к нему никто? - с досадой отмахнулась от нее Христина узелком с хлебом. — Эконом-то наш…
— Так наш эконом Криспи и есть. Что ты в самом деле… очухайся, — возмутилась тетушка Агнесса.
— А я про что говорю? - накинулась на нее, потеряв терпение Христина. — Я и говорю, что он наш эконом…
— Ну, тебя… Вечно ты все напутаешь, а кто-то виноват, — рассердилась тетушка Агнесс и отвернувшись от нее пошла к своим корзинкам.
— Пойдемте, сестра, а то уже голова раскалывается от твоих назойливых выспрашиваний, кума, — кинула ей вслед Христина.
— Ну, так ты у нас теперь важная птица, не нам чета. Разок к нам спустишься, да и то затем, чтобы нос задрать, — не осталась в долгу тетушка Агнесс, ворча им в след.
— Не обращайте на нее внимание. Ее, вишь, разбирает, что она день деньской проводит на кухне. Света, говорит, белого не вижу. Можно подумать, будто я его вижу. А так-то, она, кума моя, незлобливая, да отходчивая.
— Христна, ты ведь при баронессе состоишь?
— Ну, да. Я и к леди Айвен так же приставлена, потому как, леди Элеонор я не всегда бываю нужна, — со значением сказала Христина.
— А разве в Репрок она прибыла без своих слуг?
— Да, где там! - они миновали холл и теперь поднимались по крутой лестнице. — Наш господин ее чуть ли не голой взял: с одной сорочкой сюда прибыла. Пригрел, обул, одел. Она, леди Элеонор, дочь какого-то мелкопоместного, обнищавшего рыцаря, но вот, поди ж, полюбилась хозяину. Меня она сразу в услужение взяла, и кроме меня возле себя никого и видеть не хочет.
— Да, вы дайте мне кувшин или узелок, я понесу, — перебила ее Ника и спросила. — А та девица, которую я застала сейчас в покоях леди Айвен, она что, вместо Маргарет к ней приставлена?
Христина замолчала, перехватив поудобнее кувшин с молоком.
— Так ведь кроме нее никто больше не берется сидеть по ночам возле молодой госпожи.
Когда они поднялись в покои леди Айвен и отпустили девицу, глядевшую на них преданными глазами и быстро удалившейся, явно радуясь, что не получила ожидаемый нагоняй, Ника поинтересовалась вдруг:
— У кого я могу спросить свечи?
— Зачем вам свечки? - остановилась Христина, рассказывавшая последнюю новость о том, что у Дороти родился прелестный мальчик и, что ей, Христине, страсть как хотелось бы повидать саму Дороти и посмотреть на ее младенца, да и гостинцев ей отнести, поздравив молодую роженицу.
Но Ника действуя по принципу Никиты из фильма Люка Бессона, гласящий: “Если не знаешь, что сказать — улыбайся”, ответила ей молчаливой улыбкой, смутившей, вдруг, Христину:
— Нам-то вон от лампадки света достает, да от камина… А свечи? У Криспи их спрашивайте.
Ника ушла, оставив озадаченную Христину в полной уверенности, что монашка отправилась за свечами, тогда как, на самом деле, она решила осмотреть замок.
Репрок имел планировку четырехугольника с внутренним двором, который и окружал с с четырех сторон. И одни въездные ворота в которые можно было попасть через, опущенный на ров, мост. Над воротами нависали башни с прорезями бойниц и амбразур. Бастион окружал внутренний двор.
По обе стороны от ворот, помещения замка были отведены под казармы, в которых размещался гарнизон. От них: по левой части шли часовня, кладовые, склады. Потом коридор заворачивал в ту часть замка, что находилась напротив ворот и куда, с внутреннего двора, вело крыльцо. Тут располагался холл, от него на второй этаж, в башню, поднималась винтовая лестница к личным покоям семьи барона.
Напротив холла находилась кухня к которой шел небольшой коридор, а дальше, за ней, по тому же коридору, были расположены столовая для гарнизона и арсенал, что замыкал правое крыло замка, упиравшуюся в воротную башню. Под арсеналом, по рассказам Христины находился колодец, а под часовней, семейный склеп баронов Репрок. Свой осмотр Ника закончила у дверей покоев барона.
— Свечи? - нахмурился Криспи, когда открыл ей и выслушал просьбу монахини. — На что вам свечки?
— У меня с собой книга “Отхода”. Хочу читать из нее ночью молитвы для леди Айвен. Помогает, знаете ли… Да и сама тогда не засну.
— Ну… коли для этого, — с некоторым сомнением протянул Криспи, потом вдруг решившись, сказал: — Моя бабка тоже исцеляла наговорами и нашептыванием. — И отец Фарф частенько пенял нам, что не молимся мы всей общиной за выздоровление страждущих односельчан. Говорит, что молитва тогда, ох, как сильна.
Они проходили мимо дверей залы, когда услышали красивый мужской голос, напевавший грустную песню, под аккомпанемент лютни. Мимоходом взглянув в открытые двери, Ника увидела, сидевшего в кресле сэра Ригана и примостившейся на низенькой скамеечке у его ног, леди Элеонор.
Отблески каминного огня играли в ее, медового цвета, волосах, золотых серьгах и в блестящих глазах, что с обожанием взирали на рыцаря. Ника отвела глаза, поспешно пройдя мимо дверей. Очень уж интимным показалось ей увиденное.
— Видимо баронессе пришлось очень постараться улестить сэра Ригана, чтобы он пел ей, — хмыкнул Криспи. — Она прямо таки тает от его песенок, да он до них не охочий, — и вдруг спросил. — Вы, сестра, часом не видели отца Фарфа? Что-то никак отыскать его не могу. Уже в деревню посылал. Поди ходит по дворам, да вразумляет свою паству, которая с его отъездом совсем от рук отбилась.
— Криспи, а кто, по ночам, сидит у постели барона?
Старый слуга остановился посреди коридора и трепещущее на сквозняке пламя факела, резко обозначило черты его лица.
— К чему вам это знать?
Ника молча смотрела на него и Криспи, сдаваясь, покачал головой.
— Когда с хозяином приключился этот недуг… когда он начал сдавать, он запретил мне находиться в его покоях по ночам.
— Почему?
— Из-за леди Элеонор. Он не желает ее пугать. Не желает, чтобы по замку поползли всяческие слухи…
— Но они и так поползли
— … о проклятии, жертвой которого стал он и его дочь.
— Я вообще оболдеваю! — прижала ладонь ко лбу Ника. — Жертвовать собой и дочерью, ради покоя своей женушки… и разве вы стали бы болтать?
— Помолчи! — шикнул на нее Криспи и ссутулившись, шаркающей походкой побрел вперед. — Ты ничего не смыслишь и не тебе судить об этом. Отец Фарф святыми молитвами очистил господские покои, освятив их. С его разрешения призвал барон Мари Хромоногую и ту нечестивицу, что живет на лесной опушке. Отец Фарф клал в изголовье ложа барона мощи святого Ура и ни что не помогло.
