Конечно, Джеймс тут же дернулся, словно намереваясь сбежать. И конечно же, Эстер удержала его с теплой дружеской улыбкой. И принялась расспрашивать о последних лондонских сплетнях. Джеймс был в лучшем случае немногословен, но Эстер и не требовались его ответы: она всего лишь хотела как-то начать беседу, чтобы иметь возможность еще одному человеку рассказать о том, какой замечательный у нее старший сын, какая красивая дочка и какие успехи делают младшие. Эстер упоенно болтала и уплетала за обе щеки все новые порции оладьев и желе. А сама исподтишка наблюдала за Джеймсом и девушкой. И делала выводы: во-первых, девушка в Джеймса влюблена — а он этого не замечает, кретин, а во-вторых, он сам в нее влюблен — и этого тоже не понимает, кретин вдвойне!
Когда девушка вскочила, чтобы сбегать к стойке и принести Джеймсу еще кофе (в этом кафе официантов не было, что являлось еще одним плюсом в глазах Эстер — она ненавидела ждать, когда же ей принесут поесть!), Эстер, прикрыв ресницами смеющиеся глаза, сказала грустно:
— Как похожа она на Лизелотту! Ах, бедная девочка. Наверное, очень славная, да?
— Да, — выдавил Джеймс.
Ему было тяжело вспоминать про Лизелотту.
— И почему это такие славные девушки всегда влюбляются в негодяев, не способных оценить их чувства? — вздохнула Эстер.
Джеймс вспыхнул.
— Неужели тебе так приятно ворошить прошлое? Лично для меня эти воспоминания… Мучительны. Нет, просто невыносимы!
— А при чем здесь прошлое? — черные глаза Эстер распахнулись в притворном изумлении. — Я говорю про настоящее. Про эту бедную славную девочку, которая так похожа на Лизелотту и тоже влюблена в тебя. А ты даже не замечаешь ее переживаний! Негодяй… Я всегда была низкого мнения о тебе, Джеймс Хольмвуд!
Джеймс поперхнулся, хотя Эстер старательно выбрала для своей реплики именно тот момент, когда он ничего не ел и не пил.
— Не хочешь же ты сказать, что ничего не замечал? — невинно спросила Эстер, дождавшись, когда Джеймс прокашляется.
— Это… Это… Ты… Твои предположения… Ваши предположения не имеют под собой никакой основы! Я отношусь к Энн с величайшим почтением и отцовской любовью. А Энн… Энн тоже относится ко мне с почтением! И это в конце концов низко — обвинять чистую юную девушку, настоящую леди, в такой… в таком…
Джеймс окончательно запутался и замолчал.
Эстер надменно пожала плечами.
— Никого я ни в чем не обвиняю. А если ты в своем почтенном возрасте уже не способен ни на что, кроме как на величайшее почтение и отцовскую любовь. Сочувствую. И тебе, и этой славной бедняжке. Потому что она все-таки влюблена в тебя. В таких вещах я не ошибаюсь.
— Повторяю тебе, Эстер, что Шарлотта-Энн — настоящая леди!
— И леди тоже влюбляются, точно так же, как и… Как и не совсем леди. Ты уже большой мальчик, Джеймс. Ты должен знать об этом. А если не знаешь — просто поверь мне на слово. Леди тоже влюбляются. И эта юная леди — влюблена.
Тут Энн подошла к столу и продолжать разговор сделалось невозможно — к великому сожалению Эстер, получавшей от этого разговора массу удовольствия!
Все оставшееся время Джеймс напряженно молчал и сверкал на Эстер драконьими взглядами. В конце концов, Эстер это надоело. Эстер доела очередную порцию желе со сливками и ушла.
Спустя пол года через одну из заказчиц-аристократок до нее донеслась весть, что Джеймс женился на Шарлотте-Энн и ждет прибавления в семействе. Если бы Джеймс мог видеть довольное и лукавое выражение, возникшее на лице Эстер, когда она услышала эту новость. Он никогда не простил бы ей этого!
Впрочем, он никогда не простил ей и всего остального. Общение с Эстер наносило множество травм его уязвимому самолюбию. Потому что Эстер в конечном счете всегда оказывалась права.
Шарлотта-Энн родила мальчика, которого назвали Артур — в честь дедушки. Джеймса ничуть не смутило, что его старший сын уже носил это имя! А знакомые сочли это милым подтверждением оригинальности лорда Годальминга. Потомок древнего рода может позволить себе некоторые милые чудачества — причем без малейшего ущерба для репутации.
Джеймс боготворил свою молодую жену и маленького Артура — к великой обиде четверых старших сыновей, вынесших из детства тягостные воспоминания об отцовской холодности.
1
Гарри Карди ушел от дел, занимался семейным бизнесом. Женился на Гели. У него просто не было другого выхода: Гели почему-то твердо решила, что отныне их судьбы должны быть связаны воедино, и какой бы Гарри не выбрал путь — она должна следовать за ним. Она считала его своим спасителем. И почему-то не сомневалась в том, что Гарри влюбился в нее с первого взгляда. Это не совсем соответствовало истине: он влюбился не с первого взгляда, а несколько позже, когда понял, что ни с кем на свете ему не было так весело, интересно и вместе с тем спокойно, как с Гели.
Гели сообщила ему о своем решении разделить его судьбу еще в Румынии, когда они прятались на конспиративной квартире одного из вигилантов. Гарри уже понял, что у Вигилантес были просто безграничные возможности и агенты едва ли не в каждом крупном городе. Если бы не их помощь, путешественники не выбрались бы даже из Румынии. Но им помогли уехать в Швейцарию, где они дождались окончания войны.
Вернуться в Германию, к своему приемному отцу, Гели отказалась. Она хотела быть рядом с Гарри. Ко всему прочему, Гели нужен был человек, который пережил то же, что и она. Который не сомневался в существовании вампиров. С которым она могла говорить откровенно.
Джеймс поддержал Гели в ее решении, приведя вполне разумные доводы: положение Германии сейчас очень шатко, и возможно, она будет в большей безопасности, если поедет с ними в Швейцарию; к тому же, что гораздо серьезнее, эсэсовские начальники, дававшие разрешение не проведение этой экспедиции, могут проявить интерес к человеку, который вырвался из замка Карди живым. Гели необходимо скрываться. Ведь ее могут попросту убрать, как свидетеля неудачного эксперимента. Или попытаться через нее как-то влиять на Конрада… В любом случае — ей лучше не возвращаться домой.
В Швейцарии Гарри и Гели обвенчались.
Гели родила сына. От Конрада. Она очень хотела родить детей от Гарри, но у них почему-то так ничего и не получилось. Впрочем, Гарри любил Натаниэля, как родного, хотя тот явно унаследовал тевтонские черты Конрада, его светлые волосы и голубые глаза. А Гели как-то призналась сыну в очень откровенной беседе, что все ее попытки родить еще совершались ради Гарри, потому что он хотел детей. Призвания к материнству Гели не чувствовала. Она была хорошей матерью Натаниэлю, но тоски по детям, которых ей так и не удалось зачать, не испытывала: ей вполне хватало одного. Да и ему Гели уделяла маловато времени: она жила слишком богатой духовной жизнью. Гарри приходилось изливать на мальчика двойную порцию любви — сразу за папу и за маму. И в воспитании он ухитрялся проявлять одновременно отцовскую твердость и материнскую снисходительность. А Гели зато поочередно увлекалась мотогонками, дельтапланеризмом, подводным плаваньем, стрельбой по тарелкам, защитой животных от жестокого обращения, археологией, эсперанто… И многим, многим другим. А еще она выступала против гонки вооружений, участвовала в пикетировании Белого Дома и носила значок с перечеркнутой бомбой.
