А потом — это.
В первый раз за все время своего необычайного рассказа Хедригалл, казалось, снова был готов потерять самообладание.
— Что это? Что это? — Истерические нотки в его голосе становились громче. — Я думал, что умираю. Я думал, что вы — это бред умирающего. Я видел, как вы умерли… — Последние слова он произнес шепотом. — Я видел, как вы умерли. Кто вы? Что это за город? Что происходит со мной?
После этого Хедригалл стал буянить, он нес какой—то бред, в ужасе кричал. Любовники пытались успокоить его, но далеко не сразу причитания какта стали стихать. Наконец он впал в тревожный сон.
Последовало долгое молчание — долгая, напряженная тишина, и, по мере того как впечатление от рассказа Хедригалла стало понемногу ослабевать, Беллис снова почувствовала себя в своей тарелке. Она застыла в напряжении, кожа ее стала как наиликтризованная. Она словно опьянела от ужаса — от услышанного.
— Что же произошло? — ровным, хотя и озабоченным голосом прошептал Любовник.
— Это Шрам, — прошептал Флорин на ухо Беллис. — Я знаю, в чем дело. Мы вблизи Шрама, и он дает утечку. А Хед там, наверху…
Он замолчал, покачав головой, лицо у него было усталое, бледное от недоумения. Беллис знала, что он скажет.
— Это не настоящий Хедригалл, — сказал Флорин. — Не подлинный, не тот, что был здесь. Наш Хедригалл убежал. А этот Хедригалл возник из другой возможности. В этом варианте он остался с нами, а мы двигались чуть быстрее и раньше добрались до Шрама. Он то, что произошло… что произойдет… Джаббер, помилуй и спаси, о Джаббер милостивый, дерьмо собачье.
Над ними спорили Утер Доул и Любовники. Кто—то (Беллис не разобрала — кто) сказал то же самое, что сейчас сказал Флорин. Любовница реагировала довольно бурно.
— Говно это! — выдохнула она. — Говно вонючее! Нет, так не будет! Никогда такого не случится. Ты что же, думаешь, мы случайно натолкнулись на него во всем этом безбрежном океане, даже если он и не настоящий? Это все, на хрен, подстроено! Это и есть Хедригалл. Это наш Хедригалл, и он никогда не покидал Армаду! Это все подстроено, чтобы мы повернули назад. Никакой он не выброс из Шрама.
Она была в бешенстве, не давала никому говорить. К изумлению Беллис, она набрасывалась на Утера Доула и даже на Любовника. Тот просил ее успокоиться, все обдумать… Но Любовница была так близко к вожделенному предмету ее поисков, что теперь просто сходила с ума.
— Вот что я вам скажу, — бесилась она. — Это все дерьмо, и мы запрем этого подлого вруна, пока он не признается во всем. Мы скажем, что он выздоравливает. Мы будем ждать. Мы узнаем, что произошло на самом деле. Мы не станем верить в этот бред, которым он нас тут кормил.
— Она что, спятила? — прошептал Флорин Сак. — Что она такое несет?
— Это явно призвано устроить панику, — продолжала Любовница. — Это план, которым пытаются все разрушить Этот ублюдок снюхался боги знают с кем, но мы не позволим им победить. Утер, уведи его. Поговори с охранниками и отбери самых надежных, в которых ты не сомневаешься. Расскажи им о вранье, которым он, возможно, будет их потчевать. Мы пресечем это в самом зародыше, — жестко сказала она. — Мы не дадим этому подлому подстрекателю взять верх. Дальше этих стен его вранье не пойдет. Мы похороним эту историю здесь и сейчас. А сами поплывем дальше. Решено?
Видимо, Любовник и Утер Доул кивнули ей в ответ — Беллис больше ничего не услышала.
Еще до того, как Любовница закончила говорить, Беллис повернулась к Флорину. Она смотрела, как он слушает свою правительницу (ту, которой был до конца предан, которой обязался беспрекословно подчиняться), объявляющую о намерении обмануть всех жителей города. Держать под спудом то, что ей стало известно. И продолжать движение к Шраму.
Беллис видела, как на лице Флорина застывает холодное, решительное и пугающее выражение. Рот его плотно сжался, и Беллис поняла, что он думает о Шекеле.
Может быть, он вспоминал собственные слова о том, что все это (то, что случилось с ними, то, что они оказались в Армаде) — настоящий дар богов? Беллис не знала этого. Но что—то проявилось на лице Флорина, когда он посмотрел на нее убийственным взглядом.
— Ничего она не похоронит, — прошептал он Беллис.
Флорина Сака знали в Армаде. Он был одним из тех, кто, спасая умирающего, бросился на костерыбу. Он подверг себя переделке, превратился в своего рода рыбочеловека, чтобы лучше приспособиться к жизни в Армаде. Он потерял своего мальчика.
Флорина знали и уважали. Флорину верили.
От Беллис было мало толку. Ее не слушали. Чтобы распространить тот или иной слух, ей нужно было прибегать к чужой помощи. Флорина Сака знали все.
Если бы Беллис попыталась рассказывать то, что услышала в той малоприятной клетушке, попыталась поведать другим открывшиеся ей тайны, ей бы не поверили. Но она пригласила туда другого, чтобы он сам мог все услышать и передать услышанное другим.
Она не могла сдержать переполнявших ее чувств и безрадостно улыбалась. «Отличная работа», — думала Беллис, кивая головой, воздавая должное великолепному замыслу. Она чувствовала, как ее оплетают клубком причины, следствия, усилия и взаимодействия. Она чувствовала, все становится на свои места, как она, Беллис, оказывается там, где нужно, и в нужное время, чтобы случилось то что должно случиться.
«Отличная работа».
Это началось почти сразу же, как только они с Флорином поднялись с нижней палубы.
Беллис моргнула и поглядела вокруг — на флаги, выстиранное белье, мосты, башни, все еще прочные, спаянные цементом. Ее преследовали образы рассказа Хедригалла. Она так ясно представляла себе, как город, сотрясаясь, падает в бездну, что испытала истинное облегчение, увидев: он все еще цел и никуда не делся.
Флорин начал выполнять задуманное. Любовники все еще оставались внизу, давали распоряжения, пытались спрятать Хедригалла. Пока они совещались там, внизу, плели свои интриги, Флорин начал выполнять задуманное.
Прежде всего он стал выискивать тех, кого хорошо знал. Говорил он быстро и с напором. Одной из первых он нашел Анжевину и познакомил ее с группой докеров, которых теперь агитировал.
Его страсть была искренней и совершенно безыскусной. Он не ораторствовал.
Беллис смотрела, как он двигается сквозь толпу, которая все еще толклась на палубе «Гранд—Оста», пересказывая гневным голосом то, что они слышали, сообщая о том, что видел Хедригалл, как и почему вернулся. На огромном древнем корабле все еще находилось немало пиратов, и Флорин говорил для них всех.
