— Пойдемте, Алессандр, — коротко бросил он, выходя из приемной.
О чем говорили король и герцог Алларэ, Саннио так и не узнал. После разговора в королевском кабинете зеленоглазый герцог замкнулся в себе, и дело было не только в усталости. Он меньше бранился, реже повышал голос и почти все время хмурился, но молчал о том, что занимало значительную часть его мыслей. Порученец не слишком удивлялся: нелепо было бы надеяться на то, что Реми расскажет своему почти случайному спутнику о содержании личной беседы с королем. Саннио просто боялся. Не за себя, конечно. Три дня назад он искренне желал герцогу Алларэ всяческих несчастий и вообще почитал его правой рукой Противостоящего. Теперь же он, не до конца себя понимая и удивляясь самому себе, обнаружил, что в его жизни появился еще один важный человек. Уважаемый, нужный, тот, кому хочется служить и помогать во всем, не думая о себе. Обиды и глупые шутки Реми забылись, впрочем, с начала беспорядков он ни разу не позволил себе пошлых намеков и деланных заигрываний. В алларском герцоге словно уживались два человека: изнеженный манерный дурак и суровый решительный офицер. Второго Саннио уважал, первого вспоминал с легким отвращением. Еще сутки безумия. Потом два свежих полка сумели переломить ситуацию. Город начал затихать. Те немногие зачинщики, которых не повесили, не зарубили и не сволокли в Галанну, тюрьму для простолюдинов, попрятались по домам. Их уже разыскивали. Допрашивали свидетелей и пострадавших, выслеживали логова погромщиков. Реми разбирался и с этим. Некоторых пленных он отпускал, других приказывал вешать. Примерно каждого двадцатого он отправлял в Галанну для более подробных допросов. Последним происшествием стал взрыв на винном складе. Громыхнуло так, что наверняка увидели и в Керторе. Реми отправил Саннио выяснить, что случилось, а когда тот вернулся с докладом, распорядился взять солдат, потушить пожар, разобрать завал и отправляться домой.
— Как — домой? — удивился юноша.
— Верхом, — усмехнулся Реми. — Все кончилось. С остальным справится новый комендант. Саннио уже ехал к солдатам, когда герцог Алларэ окликнул его по имени.
— Вы молодец, сокровище! Я не пожалел, что взял вас с собой! — бросил Реми через плечо. Юноша покраснел. Да что он такого, в сущности, делал? Путался под ногами и катался туда-сюда с приказами… Бернар тоже порой хвалил его вот так, на будущее, чтобы ободрить. Незаслуженная похвала не радовала, а казалась немного унизительной, словно все считали его ребенком.
Последствия взрыва были ужасны. Соседние склады попросту разметало на бревна, частью они загорелись. На месте винного склада образовалась огромная дымящаяся яма. Внизу, в подвалах, еще что-то взрывалось, громко ухало. То и дело поднимались языки пламени. Пожарная команда уже орудовала баграми, растаскивая полуразрушенные здания и засыпая тлеющие угли песком. Цепочка добровольных помощников из горожан передавала бадьи с водой. Юноша подозревал, что каждый третий еще пару ночей назад шатался по городу с совсем другими намерениями, но ветер переменился и теперь все эти люди пытались выслужиться перед законной властью. А может, он был не прав. Может быть, все они прятались от погромов и при первой же возможности пришли на помощь солдатам. Саннио больше не знал, где правые, где виноватые, где притворившиеся милыми котятками вчерашние бандиты, где их невинные жертвы. По дороге Саннио прислушивался к разговорам военных, что ехали вокруг. Двое солдат помоложе препирались с пожилым сержантом, который утверждал, что заварушка, конечно, была неприятная, но могло быть много, много хуже, и даже объяснял, что бы делал, реши он устроить в столице настоящий бунт. Пояснения сержанта звучали убедительно, даже слишком.
— Надеюсь, вас не услышат лишние уши, — подмигнул Саннио, и старый эллонец осекся, хмуро взглянув на порученца герцога Алларэ. Из-под завалов выносили трупы. Все они были мародерами, но от этого вид скорченных обгоревших тел не делался менее отвратным и жутким: черные головешки, в которых едва угадывались очертания тел. Некоторые тела сплавились между собой в единую многорукую и многоногую массу. Те, кто вместе пытался проникнуть в здание склада, вместе и погибли. Солдаты вытащили наполовину обгоревший женский труп. Юноша присмотрелся и понял, что она прижимает к груди не бутылку и не бочонок, а мертвого младенца. Безумная баба ломилась в склад, держа на руках младенца… Юношу стошнило. Отерев рукавом липкую зеленоватую слюну, он бросил поводья ближайшему зеваке и отправился помогать солдатам. Как позже выяснилось — напрасно. Теперь запах горелого и воспоминание о мертвой женщине с младенцем прицепились к нему, наверное, навсегда. Тень на потолке отвратительно напоминала обгорелый труп. Саннио застонал и перевернулся на живот, накрыв голову подушкой.
Письмо от отца свалилось неожиданно, хотя Фиор Ларэ ждал его каждый день на протяжении всей девятины святого Окберта. Началась вторая весенняя девятина, и господин управляющий поместьем вдруг поверил, что отец забыл про младшего сына и уже никогда не потребует его назад. Разумеется, глупое и наивное заблуждение было жестоко развенчано. Приказ пришел, и в нем значилось «немедленно, в час получения…». Элграс, хорошо отдохнувший и успокоившийся, воспринял известие стоически. Мальчик только пожал плечами и как-то слишком по-взрослому сказал:
— Рано или поздно это должно было случиться.
— Да, — кивнул Фиор. — Надеюсь, за девятину твои прегрешения подзабылись…
— Это вряд ли, — тряхнул челкой принц. — Ладно, там посмотрим. Ты меня отвезешь?
— Разумеется!
Выехали под вечер — исполняя приказ, да и сумерки предвещали прекрасную ночь. Наконец-то пришла настоящая, непритворная весна. Не то жалкое копошение теплых ветерков и холодных ветров в небе над столицей, которое начинали восхвалять, устав за зиму от снега и вечно затянутого неба. Небо было чистым. Словно кто-то небрежно расстелил от горизонта до горизонта идеально вычищенный плащ из черного бархата — ни пятна, ни пылинки. Ветер угнал тучи на запад, разогнал даже самые крошечные облачка. На деревьях уже появились вполне солидные листья. В воздухе стоял тонкий, пьянящий аромат пыльцы и смолистого сока, которым истекали недавно лопнувшие почки. Деревья были высажены вдоль всей дороги, и шальной, кружащий голову почище любого вина запах сопровождал всадников до самой столицы. На рассвете он стал почти невыносим: должно быть, из-за предчувствия надвигающейся столичной вони. Поутру в Собре пахло первым выпеченным хлебом вперемешку с дерьмом из опорожняемых ночных горшков, и Фиор находил эту смесь непереносимой. Уж лучше честная вонь отхожего места, чем та же — но со сладким привкусом ванили и корицы.
