Заботливо промурлыкала женщина, что удобно расположила свою голову на его плече. Затем Като повернулась на бочок и стала поглаживать ладошкой его грудь, иной раз проводила по животу пальчиком, царапая ногтем кожу — что чрезвычайно возбуждало.
Давняя любовь нахлынула огромной волной, словно между ними и не было долгих лет расставания. Польский король Станислав Август пребывал на седьмом небе, от неизбывного счастья, и блаженствовал. Радость обладания этой женщиной дурманила голову, от ее нежных прикосновений в нем просыпалась невиданная сила.
Но только не сейчас, когда любовный восторг немного поутих, страсть пылала не так ярко. За неделю непрерывных постельных безумств король со вдовствующей герцогиней порядочно устали, им настоятельно требовался отдых — все же двенадцать лет тому назад они были молоды и могли купаться ночь напролет во взаимной нежности.
— Панство сильно раздражено тем разделом Польши, что провел этот «царь Ивашка», прах его…
Теплая ладошка Като легла ему на рот, не дав вырваться ругательству. А тихий шепот Като зазвучал в правом ухе, встревоженный, но строгий и непоколебимый во властности:
— Никогда, Стась, никогда не говори так про императора, помни, что и стены могут слышать. Это самый умнейший монарх, с которым сводила меня судьба, хотя я ни разу не беседовала с ним воочию. Он очень злопамятный, и лишний раз лучше его не раздражать.
— Ты так считаешь?
Станислав обнял рукою оголенные, но теплые плечи женщины и почувствовал, как они покорно расслабились под его ладонью. Като впилась в губы желанным поцелуем, но потом резко отпрянула, снова удобно устраиваясь на его плече.
— Панство полные идиоты, но ты должен благодарить Иоанна, как своего спасителя. Как и все паны — но вместо этого вы норовите покусать своего благодетеля за руку.
— Он нам благодетель?
От изумления у короля перехватило горло, но сдержал кашель. Такого признания от Като он никак не ожидал. Женщина почувствовала его едва сдерживаемое возмущение и рассмеялась:
— Так и ты ничего не понял?! Стась, милый, какой же ты недальновидный. Не горячись, а выслушай меня спокойно, лекарство порой горькое — но пить его надобно, чтобы не умереть.
— Хорошо, Като, я тебя внимательно слушаю.
Король послушно отозвался любимой женщине, а вдовствующая герцогиня голштинская закинула ему на живот свою великолепную ножку совершенно по-хозяйски и зашептала:
— Пруссаки и цезарцы должны были занять всю твою Польшу, а тебя изгнать из страны на веки вечные. Но захватили лишь малость — «дядюшка Фриц», обманщик старый, занял только Поморье, что поляки, в свою очередь отобрали у Тевтонского ордена. Понимаю, обидно, тем более, что три четверти товаров вывозятся через Данциг. Но не смертельно — у тебя есть время исправить ситуацию.
Като поцеловала его в щеку, шаловливо прошлась ручкой под одеялом, но тут же прекратила мимолетную ласку. Голос женщины прозвучал серьезно, без игривых ноток.
— Австрия вообще ничего не получила, хотя нацелилась на Галицию. Иоанн Антонович предложил ей турецкие владения, не знаю точно какие, но думаю о валашских княжествах, и Вена сразу уступила ему как Львов, так и все земли по Сану.
— Львов польский город…
— Там живут поляки, не спорю, но вокруг одни греко-католики, мой милый. Ты забыл про фразу. То, что отнято мечом, мечом обратно возвращено будет. Иоанн собирает земли Руси, которые поляками захвачены были. Так! Не горячись и ничего мне не доказывай — я просто рассуждаю. Мы же договорились с тобою, мой милый, что ты будешь пить от меня лекарство, пусть даже и такое горькое?!
— Хорошо, — буркнул король и притих. Женщина тихонько засмеялась, ее грудь, греющая ему бок, чуть всколыхнулась.
— Королю всегда надобно ставить себя мысленно на место противника, и подбирать соответствующие аргументы. Когда то Речь Посполитая, как и Венеция были очень сильны, но прошло время и все вернулось на круги своя. Половина вашего королевства оказалась православной, и с радостью вернулась под покровительство единоверцев.
Вы их потеряли в тот момент, когда перестали считать за людей, превратив в диссидентов. Полтора века тому назад заняли Москву, считали в гордыне своей повелителями — и что?! Русские ничего не забыли, и как только набрали силу — в один миг обрели утраченное, а вы потеряли больше половины земель, которые считали своими. Но таковыми они никогда не были — жители постоянно воевали с вами не на жизнь, а на смерть. Вспомни гетмана Богдана Хмельницкого?!
Станислав крепко стиснул зубы, ему было очень обидно, но он видел в словах любимой женщины большую правоту. Като, понимая, что доставляет ему большую душевную боль, нежно поглаживала ладошкой по груди, но ее голос был также серьезен:
— Венеция захватила славян и греков, вот только удержать их оказалась не в состоянии. Нашлись в тех краях другие желающие завладеть ими, Оттоманская Порта и цезарцы. Вот только они ничего не получат — как только придут единоверцы, то местные жители их радостно встретят. Я имела в виду русские войска и флот — Морея по слухам ими захвачена, а на Балканах восстания разгораются в большой пожар, что испепелит власть султана, а Константинополь перейдет под власть императора…
— Не может такого быть, Като!
— Еще как может, сам вскорости все увидишь собственными глазами. Иоанн Антонович слишком долго готовил эту войну, строились корабли, формировалась армия. И теперь вся Россия охвачена яростным желанием сокрушить магометан, и, поверь, она это сделает.
— Она может и не успеть, Като. Если король Фридрих вздумает воспользоваться моментом и нападет на Русскую Пруссию, нам нужно будет его поддержать всеми силами…
Король осекся, Софья-Фредерика его больно ущипнула его за живот и зашипела в ухо разъяренной кошкой:
— Старый Фриц не безумец как вы все тут! Да он быстрее вас распластает, захватит все что ему нужно. Что ты сможешь противопоставить ему своей немощной армией в двадцать тысяч человек?! Вооружишь шляхту?! Да ее казаки громили и резали как баранов, а померанские гренадеры раздавят как лепешку навоза, только брызги во все стороны полетят. Забудь о войне с Россией, мой милый, это самоубийство!
— Но почему, Като?!
— Ты лубки видел, что в России печатают про турецкие зверства? Я в лавке купила три — их даже в Варшаве продают.
— Да, видел, — королю красочные картинки, отпечатанные в типографии, понравились — русский посол подарил большую стопку. Картинки состояли из нескольких изображений с коротким текстом. На одних нарисованы крестьяне, что отдают медные пятаки на войну с османами, то сыплют серебро торговцы, чтобы купили зерно и накормили изнывающих от голода православных греков. То воплощенный фантазией художника граф Шереметев, первым отпустивший крестьян на волю из крепостного права, пожертвовал на войну полмиллиона рублей — так оно и было, сумма оглушительная даже для любого короля.
— И как тебе картинки зверств, убедительно?!
Короля передернуло — османы на листках изображались исчадиями ада — растерзанные младенцы, разрубленные пополам старики со старухами, и девицы, угоняемые в гаремы. А еще много крови и убитых людей, изрубленных и истерзанных, груды тел.
Жуткое зрелище!
— Так ты решил с русскими повоевать, мой милый?!
Голос женщины прозвучал настолько елейно, что Станислав понял, что сейчас ему дадут самое неприятное и горькое лекарство, которое придется молча проглотить.
И удар последовал, и такой страшный, о котором он и помыслить не мог, озвученный тихими словами:
— Как только ты начнешь войну, во всех украинских и белорусских землях, что вы «кресами всходними» именуете, появятся точно такие же лубки, только вместо турок будет изображена шляхта. И надписи соответствующие — они снова идут нас превращать в рабов и быдло — ведь так вы мило называли «скотом» православных.
Как ты думаешь, они забыли панские расправы?
А царь Иоанн Антонович раздаст миллиону мужиков ружья, а не топоры, и поставит над ними опытных офицеров. Что вы сможете противопоставить такому войску, что пойдет мстить за все сразу, и за вашего Лжедмитрия, и Смуту с захватом Москвы!
