— Зря, — сказал японец, отправляя в рот очередную порцию деликатеса. — Очень вкусно.
Больше Виктор сдерживаться не мог.
— Слушай, ты издеваешься, да? Ты чего хочешь?! Ты ж скажи, я понятливый! Я…
— Мистер Фудзи Ямато и господин Виктор Савельев! Срочно пройдите на посадку к посадочному терминалу номер шесть!
Сейчас в нежном голосе, несущемся из динамика, явственно слышались железные нотки.
— О! Это нам, — невозмутимо сказал японец. — Пошли.
Виктор скрипнул зубами, выдохнул… и встал с кресла. А что еще делать? Бросаться аки снежный барс на спину японцу, удаляющемуся по направлению к стеклянным дверям? И зубами его в стриженую холку по самые десны?
«Итак, стало быть, японец у нас Фудзи Ямато. А я, значит, господин Савельев, — думал Виктор, шагая по объемистому передвижному тоннелю-„кишке“ к самолету. — Выходит, познакомились. Очень приятно — взаимно — что вы, что вы, не споткнитесь, здесь ступеньки…»
От впечатлений и бессильной злобы он даже слегка устал. Поэтому, как только мягкое сиденье самолета приняло Виктора в свои обволакивающие объятия, его вновь неудержимо потянуло в сон. Хотя если вдуматься, то сколько можно? Считай, всю дорогу дрых. Но кто ж знал, что резкая смена обстановки окажется для его организма настолько утомительным делом…
Увы, на этом приключения не кончились. Виктора ждал еще один сюрприз. Оказалось, что взлетающий самолет — далеко не лучшее место для погружения в царство Морфея.
С непривычки его чуть не стошнило. Предупредительная и наверняка опытная в таких делах стюардесса сразу обозначилась возле его кресла с хрестоматийным пакетиком в руках. Но Виктор, стоически пережив бунт японских таблеток в животе, втянул в себя порцию воздуха и дал отмашку — мол, все в порядке, подруга, блевать отменяется.
«Подруга» потопталась еще немного на месте, недоверчиво наблюдая, как меняется у пассажира зеленоватый цвет лица на бледно-розовый, и ретировалась. Чтобы вновь появиться через минуту с бутылкой минералки.
— Во, это в самый раз, — выдохнул Виктор, принимая бутылку. — Мерси.
— Не за что, — улыбнулась стюардесса. — Что-нибудь еще?
Виктор, присосавшийся к источнику живительной влаги, энергично мотнул головой, отчего пузырьки газа внутри бутылки выстроились в маленький водоворот.
— Чо, братан, хреново?
Из-за кресла впереди высунулась бритая голова. Под головой наблюдался фрагмент бычьей шеи, на которой имелась надпись «Папа», наколотая выцветшей зеленоватой тушью.
Виктор отлип от бутылки и невольно задержал взгляд на надписи. Голова перехватила взгляд и рассмеялась.
— Нравится?
Виктор пожал плечами.
— А зря, — сказала голова. — Это погоняло со смыслом. Хошь — понимай как написано, а хошь — писец активистам, привет анархистам.
И снова захохотала. Во рту головы блеснули два идеально ровных белых ряда явно искусственных зубов.
— Ты сам, я смотрю, не из Москвы, — сделала вывод голова, мазнув взглядом по одежде Виктора. — И с баблом у тебя не алё. Чо в Японии-то делать собрался? Там же одно разорение!
Виктору не очень понравились развязные манеры «Папы», но это все-таки была лучшая альтернатива, нежели японец, успевший прикупить где-то в аэропорту свежую газету и явно предпочитающий разглядывание корявых иероглифов светской беседе.
— Да я вот, — кивнул Виктор на японца. — С ним.
Голова подалась вперед. Из-за спинки кресла вслед за ней высунулись плечо и рука, украшенная синими перстнями, тиграми, рыцарями и бог еще знает какими татуировками, сливающимися порой в картины, которые вот так с ходу и не разберешь что изображающие. Голова осмотрела японца гораздо более внимательно, нежели до этого Виктора.
— Голимый самурай, — вынесла она вердикт. — Патентованный. Оно по-русски ни бум-бум?
Виктора в свое время научили отвечать только за себя, поэтому он неопределенно повел плечами, типа «хрен его знает. Тебе надо — ты его и спрашивай».
— Так я и думал, — сказала голова. — Пить будешь?
Виктор непонимающе уставился на собеседника.
— Ты чо, первый раз летишь, что ли?
— В пассажирском самолете — первый…
— Аааа!!! — обрадовалась голова. И крикнула, обернувшись: — Братва!!! Тут правильный пацан первый раз в воздухе!
Ему ответил нестройный гул трех-четырех голосов с передних сидений. Виктор собеседника разубеждать не стал.
— Кароче, — сказала голова, вновь поворачиваясь к Виктору. — Меня Жекой звать, а пацанов — Санек, Андрюха и Генка. Санек с Андрюхой только с зоны откинулись, и мы постановили это дело в узкоглазии отметить. А Генка к нам в аэропорту прибился, он тоже недавно от хозяина. Пацаны, сам понимаешь, голодные, а там у япошек, говорят, тёлки мелкие как собачонки, их можно по ходу по пять штук за раз нанизывать.
Жека снова заржал. А отсмеявшись, добавил:
— Дело в следующим. Мы тут во фри-шопе затарились, так что приступаем. Твой самурай пьет?
— Не знаю, — сказал Виктор.
— Ну и хрен с ним, — кивнул бритой головой Жека. — Пусть дома у себя своим вонючим сакэ давится. А у нас тут «Голд Лэйбл».
Он обернулся.
— Эй, пацаны, подтягивайтесь. Начинаем.
В салоне бизнес-класса свободных мест было предостаточно, поэтому «пацаны», «подтянувшись», заняли свободные кресла.
И началось.
Виктор не был большим любителем спиртного, но, действительно, если разобраться — когда впереди у тебя непонятное будущее, сзади — прошлое, о котором вспоминать лишний раз не хочется, а внизу, под относительно тонким стальным брюхом самолета, сотни метров пустоты, неизвестно откуда появляется желание вот так вот по-русски взять наполненный до краев стакан, и…
— Щас спою, — сказал Жека, покосившись на японца.
— А чо, можно! — обрадовался Санек с соседнего кресла. — Давай: «Такова воррровская доля…»
— Погодь, — оборвал его «Папа». — За дела да за масти мы дома споем. А здесь…
— Чо здесь? — обиделся Санек. — Типа в воздухе масти не канают?
— Не, Сань, канают без базара, но…
«Папа» наставительно поднял вверх татуированный палец и снова покосился на японца, невозмутимо листавшего свою газету.
— …здесь мы прежде всего русские пацаны, которые летят отдыхать в страну узкоглазых. Тех самых, кому наши деды в свое время конкретно вставили по самую помидоринку.
Рука японца, переворачивающая лист газеты, замерла на мгновение. Или это только показалось Виктору?
— И в честь энтого знаменательного события, — торжественно продолжил Жека, — давайте-ка, братва, вспомним одну хорошою песню.
