«Ревнует он меня… надо же! — рассуждала, уже спускаясь в канцелярию. — А я как должна воспринимать его отлучки?! Ладно, отец, но Русчик почему не сказал о нападении?.. Эти его слова «ты — женщина, стала бы под ногами болтаться» — не принимаю! Я — княгиня!.. И пусть ревнует! Перетерплю, народ — дороже…», — с этими гордыми мыслями входила в кабинет. Начиналась нудная скучная и ответственная работа — управление государством, которая тем не мене приносила удовлетворение. Имя этому наслаждению — власть.
Не зря Рус ревновал жену к княжению. Не ожидал он, что она так серьезно его воспримет. Думал, назначит визиря и займется более интересным, например, углубится в изучение магии, местных артефактов и прочего. Или чем-нибудь сугубо женским, например, рожать бросится — чем черт не шутит. Но предательство наместника Джабула смешало все Русовские надежды: Гелиния, выступая перед народом, готовым буквально «есть с её рук», поймала «звездную болезнь». Рус проходил через это. Единственное лечение от неё — публичное презрение той же самой публики, ранее боготворившей тебя. Княгине такой путь был явно противопоказан. Так что, пришлось мужу терпеть и ждать, когда женушка изволит наиграться. Увещевания, ругань, логические выкладки — не помогали. Тесть в этом деле был не помощник, а наоборот — он всецело поддерживал дочкины «политические амбиции», ловко ими манипулируя, и молодая княгиня все сильнее и глубже погружалась в пучину каждодневных забот своего новорожденного, неустроенного княжества.
Рус, в конце концов, «махнул рукой» и стал просто-напросто реже появляться дома. Пусть, мол, Гелиния побесится. Может, поймет. Судя по сегодняшнему утру — не поняла, но… кое-какой прогресс, кажется, появился… вместе с явным упадком: Гелиния всего декаду назад категорически отвергала любую помощь в «сугубо личных» вопросах и вдруг — возникает служанка. Значит, устает и не успевает. «А ведь меня еще стесняется, зайчиха… не-е-ет, работать с ней и работать…», — рассуждал Рус в спальне своего Кушинарского дворца, тщательно обвязываясь «простым» серым кушаком из великолепнейшей каганской ткани. Кушинги оценили её по достоинству.
Кушинарские купцы — не неимущие тиренцы, они не станут целые сутки проводить в приемной. Рус готов был поспорить на все, что угодно, но был уверен, что сейчас там находятся одни лишь слуги-посыльные с очень убедительными историями «почему сам хозяин не мог дождаться».
«Что ж, пора выходить… хм, засиделся я в спальне…», — с этими мыслями Рус распахнул левую часть двустворной «арочной» двери.
Идея создания «полноценной» банковской системы «висела в воздухе». Во-первых, в обмен на «наличные» деньги, многие Торговые дома давно имели привычку выписывать векселя. Они были особо популярны при перевозе крупных сумм, а кроме того, их зачастую принимали к оплате не только в «заранее оговоренных местах», но и во многих иных «Домах», в некоторых независимых лавках, включая многочисленных «частных» менял, работа которых заключалась исключительно в «конвертации валют». Это, кстати, можно назвать «во-вторых»: спекуляция, основанная на дефиците тех или иных монет была распространена повсеместно. Меняли «не за просто так», а «за долю малую», доходившую до пятой части от суммы. Все ворчали, возмущались, ругались, но… как-то вяло, привычно, по-семейному; в сущности, заранее смиряясь с потерями при «обналичке». Осознавать-то, конечно, осознавали их теоретическую равноценность с «натуральными», однако… Рус честно пытался понять причины этого явления, поразительно схожее с российскими реалиями начала девяностых, но… так до конца и не разобрался. Зато убедился в «технической» возможности создания нескольких связанных между собой «отделений».
Как бы там ни было, но о земной концепции «банка» в ойкумене не ведали: сбережение денежных средств, независимая охрана, выдача кредитов, «перевод» платежей и… чем еще занимаются банки Рус в точности не помнил, но совершенно новое слово в местные финансы внести все же решился: прием вкладов на «депозит». Причем не с оплатой охраны оного, как предлагали некоторые Торговые дома, а наоборот, с выплатой клиенту ежегодной доли от вклада, то есть с зачислением на его счет дополнительной суммы. Как раз эту, на его взгляд простую мысль, он и пытался донести до кушинарских «воротил монетного бизнеса» — небольших Торговых домов специализирующихся на векселях и меняльных пунктах — ядро, как он предполагал, будущей финансовой империи под его скромным ненавязчивым незаметным руководством. Пока «будущие императоры» упорно отказывались «расставаться со своими кровным», в буквальном смысле «мозолистыми руками заработанными» деньгами (писчие перья натирали).
Главой самого известного кушинарского «монетного» дома — большой меняльной и кредитной конторы, имеющей филиалы в пяти «центральных» странах, — являлся «средний» зять бывшего Председателя торговой гильдии Гранка. Возможно, еще и по этой причине он «принимал на меч» любое предложение, исходившее лично от князя Руса.
— Это немыслимо, князь! — в который раз возразил он. — Золото будет лежать в моем Доме, под моей охраной. Тот вкладчик будет только рад оплатить сохранность своих денег! С какой это стати я буду платить за него? Охрана, князь, это очень затратное занятие. Во-первых… — и принялся в очередной раз перечислять все расходы, которые несет его Дом.
Рус терпеливо слушал, потягивал неплохое фракийское вино и обводил взглядом остальных «гостей», которых в «зале приемов» собралось, кроме «зятя», еще пять.
В этот раз пришлось ждать самому князю Великого Кушинара. «Солидные купцы» тем самым вежливо «намекнули» на несостоявшуюся вчера встречу, куда они явились вовремя; мол, «так» с ними поступать не надо, «это» проявление неуважения к ним со стороны Великого князя. Рус в свою очередь «стерпел щелчок по носу» и даже вроде как «попросил прощения»: в «зал приемов» велел внести круглый стол и устроить настоящий ужин потому как главы торговых домов изволили явиться ближе к вечеру, задержавшись, разумеется, по обстоятельствам непреодолимейшей силы, причем у каждого из «великолепной шестерки» причина нашлась своя, оригинальная. Князь сделал вид, что поверил, некоторым — искренне посочувствовал и пригласил «дорогих гостей» за стол, за которым снова заговорил о своей очень рискованной затее — о банке. О вчерашнем дне, само собой, даже не вспомнил.
Купцы оценили своеобразное извинение — накрытый стол, а так же отметили его «повседневность», даже нарочитую скромность, как бы говорящую «знайте свое место!».
