— Ты почто, грубиян, княжичу не кланяешься? — грозно поинтересовался Бонята: дружинник молодой, всего два года на службе, ничем себя особо пока не проявивший, а потому постоянно исходящий непомерным гонором.
— С чего мне кланяться? — усмехнулся незнакомец, отступая к лежащему на земле копью, но глядя на Святогора. — Я человек вольный, надо мной власти ни у кого нет. Вот возьми меня на службу, княже, жалованье достойное положи. Тогда поклониться и потружусь.
— Сколько же серебра ты для себя достойным считаешь, иноземец? — поинтересовался княжич.
— А ты меня испытай, — предложил воин. — Поставь супротив самого сильного из своих витязей. Коли одолею воина, его жалованье мне и клади.
— Хвастун! Давай со мной! Со мной справиться попытайся! — спрыгнул на землю Бонята. — На чем драться хочешь?
Святогор укоризненно покачал головой. Бонята был его даже старше, но явно не понимал, что взрослый воин в дорогой одежде и с особым личным оружием наверняка прошел не одну сотню жестоких схваток. И если до сих пор жив — неопытному юнцу с ним лучше не связываться.
— Зачем тебе жалованье, иноземец? — подъехал к княжескому стремени боярин Валуй. — На тебе злата столько, что сам десяток ратников на год нанять можешь.
— Что на мне, то мое, витязь. Зачем тратиться, коли сверх этого еще серебра получить можно?
Боярин глянул на княжича. Тот пожал плечами. Дружинник спешился, забрал с крупа лошади щит, направился к иноземцу, вытягивая меч, приказал новику:
— Бонята, дай ему щит.
— Не нужно, — отмахнулся Ротгкхон. — Мой клинок длиннее. Без защиты как раз на равных окажемся.
Боярин Валуй спорить не стал. Он плашмя ударил мечом по своему щиту, показывая, что начал бой, ринулся вперед. Вербовщик выхватил свой клинок, оказавшийся намного уже, но в полтора раза длиннее, метнулся навстречу. Гридня отступать не захотел, чуть сдвинул деревянный диск, рубанул сверху вниз. Ротгкхон, не замедляя бега, отбил клинок влево, коленом врезался в низ щита. Тот, качнувшись в рукояти, открылся сверху, и вербовщик возвратным движением меча резанул в открывшуюся щель на всю длину своего клинка.
Дружинник, спасаясь от верной смерти, резко откинулся назад, распластавшись на траве, тут же вскочил, нанес удар набегающему врагу окантовкой в грудь — но тот внезапно, поджав руки, прикрылся широким эфесом, стремительно провернулся, словно прокатился по щиту, и с размаху рубанул боярина по затылку… Разумеется — плашмя, и разумеется — не со всей силы.
— Проклятый инородец! — Гридня развернулся, снова ударил клинком по щиту, вызывая незнакомца на новый бой.
— Хватит! — резко приказал Святогор. — Больно вы разгорячились. Так и до настоящей крови дойдете. А нам это ныне ни к чему.
Ротгкхон резко выдохнул, передернул плечами и спрятал меч.
— Что скажешь, княже? — широко улыбнулся он. — Достоин ли я жалованья, равного с этим бойцом?
— Умение драться не главное в дружиннике, — задумчиво ответил Святогор.
— Знаю, княже. Но преданность и дисциплину я могу доказать только в долгом походе!
— Это хорошо, что ты ценишь верность и исполнительность, иноземец, — кивнул княжич. — Очень важное умение.
— Это мой жених! — вдруг решила похвастаться Зимава и, подбежав, сцапала Ротгкхона за локоть. — Его зовут Лесославом. Он из гостей торговых, но отстал от своих.
— Чегой-то старовата баба для невесты! — заржал Бонята.
Ротгкхон снял руку девушки со своего локтя, поманил его пальцем:
— Иди сюда! — и положил ладонь на рукоять меча.
— Чего я не терплю в дружине, Лесослав, — нравоучительно сообщил Святогор, — так это усобиц. Меж своими распрей быть не должно.
Вербовщик нахмурился, но руку с меча убрал. Бонята, прикусив язык, заторопился в седло и тут же ускакал к дороге.
— Совет да любовь, — кивнул княжич. — Надумаешь верность доказать, приходи, Лесослав. Посмотрим, стоишь ли ты боярского серебра.
Он поворотил коня, промчался через двор, перемахнул изгородь. Следом на рысях поскакала малая дружина.
— Славный юноша, — глядя ему вслед, решил Лесослав. — Молод, но разумен, дисциплина в кулаке, бойцы крепкие. Хочу!
* * *
Охотники вернулись в Муром уже в сумерках. Настолько поздно, что за последним из гридней стража сразу заперла ворота, надежно закрепив створки широкими толстыми дубовыми балками. Снаружи их закрыл пролет моста из расщепленных вдоль бревен. По узким улочкам воины доехали до детинца, и здесь тоже за ними затворились ворота. Подбежавшая дворня приняла лошадей, стала их расседлывать, снимать тяжелые сумки с добычей, отводить скакунов к стойлам, на ходу отирая бока и спины соломой.
Святогор первым поднялся на крыльцо бревенчатого княжеского дома, пропахшего дегтем и дымом, толкнул тяжелую створку и увидел брата, беседующего с Радогостом, нервно перебирающим в пальцах костяные четки.
Вышемир улыбнулся, шагнул к нему, крепко обнял:
— Рад, что ты вернулся! Уже тревожиться начал. Больно долго вы до города добирались.
— Ты же сам повелел по деревням проехать, смердам стаю перебитую показать? — не понял упрека княжич.
— И то верно, — отступил Вышемир. — Скажи гридням своим, пусть в трапезную идут. Стол накрыт уже, как раз ужинать собирались.
— Да, княже, — кивнул Святогор. — Плащ токмо и пояс походный в горнице своей оставлю.
Вышемир ранее не выказывал столь великой ласковости, и неожиданная заботливость брата вызвала у Святогора нехорошее предчувствие. Тем более — после досадной неприятности, случившейся накануне в лесу.
— Он любит тебя, — сказал князю волхв, когда младший княжич скрылся из виду.
— Я его тоже люблю, — кивнул Вышемир. — Он весь в отца, истинный князь. Но настоящим сможет стать только после моей смерти.
— Ты не о том думаешь, княже! Святогор никогда не поднимет на тебя руку!
— Я видел, как он смотрел на меня, Радогост. Как пускал стрелу. Как передумал лишь в самый последний миг.
— И все-таки он передумал.
— Я знаю. И все-таки князем он сможет стать лишь тогда, когда я отправлюсь к отцу.
— Такие мысли Муром до добра не доведут, княже. Негоже ссору в семье своей затевать. Святогор храбрый воин, воевода удачливый, в дружине любим. Не поймут ратники, коли ни за что опалу на него наложишь.
— Все знаю, волхв. Брату моему равного на поле бранном нет, и для Мурома он ценность великая. Однако же жить с ним рядом — это как самострел в коридоре от татей поставить. Вроде и верное оружие, и послушное, и нужное… Но чуть ошибись, и разом он для тебя же смертоносным окажется.
