Потом… Потом они стали рыбами. Проклятие превращения не пощадило и их, родившихся на планете Алмоа. Море переделало их, возвратив им первоначальный вид, заставив пройти в обратном порядке все этапы эволюции. Люди, мечтавшие подняться в воздух и полететь за пределы галактик, вернулись к отправной точке — в пучину, к мутной тине, в леса водорослей. Их кожа покрылась чешуей, руки превратились в плавники…
Постепенно видения стали бледнеть и затем исчезли. Зигрид вынырнула из странной галлюцинации, охватившей ее. И еще дрожа от изумления, осмотрела свои руки, пальцы, уверенная, что увидит следы ожогов. Их не было.
«Я все поняла! — подумала она, по-новому глядя на коричневые пятна на стене. — Это не краска, а особая материя, передающая информацию при контакте. Достаточно до нее дотронуться, чтобы она создала образы в мозгу… Полосы и пятна — своеобразная магнитная запись, а мои пальцы — считывающее устройство. На стенах рассказывается история планеты Алмоа. Все здесь. Только проведи рукой — узнаешь ее прошлое».
Это же замечательно! Вероятно, каждое коричневое пятно повествует о чем-то своем, каждая отметина содержит в себе фильм, наполненный тактильными ощущениями и запахами…
Зигрид, однако, раздумывала, стоит ли продолжать опыты, поскольку получила сильный «электрический разряд».
Она вышла из храма и позвала друзей. Ребята сразу прибежали, чтобы узнать, в чем дело. Девушка рассказала им, что пережила.
— Ты неправильно объяснила себе случившееся, — заявил Давид тоном, не терпящим возражений. — То, до чего ты дотронулась, — яд. Яд, вызывающий галлюцинации. Если будешь прикасаться к нему еще и еще раз, то сойдешь с ума.
— Точно, — закивал Гюс. — Наверняка это способ защиты.
— Да нет же! — запротестовала Зигрид. — Вы ошибаетесь, я…
— Я запрещаю тебе снова трогать пятна! — отрезал Давид. — Это слишком рискованно. Я думаю, что в краске содержится какое-то вещество, которое может изменить твое сознание. В конце концов тебе покажется, будто ты жительница планеты Алмоа, и ты захочешь уничтожить нас, чтобы защитить храм.
— Ладно, — капитулировала Зигрид. — Ты же у нас командир, тебе и решать.
Но ее расстроило поведение Давида Аллорана. С тех пор как тот стал играть роль начальника, он сделался просто невыносим.
— Будь осторожна, — прошептал Гюс, прежде чем уйти. — Не вынуждай меня стрелять в тебя. А я так и сделаю, если ты вдруг возомнишь себя спрутом-людоедом.
— Иди к черту! — проворчала девушка. — Вы мне оба так надоели…
Оставшись в одиночестве среди саркофагов, Зигрид решила ослушаться приказа и, подойдя к стене, снова дотронулась до коричневых пятен. И опять у нее возникли видения, но в приглушенной форме — образы растаяли до того, как мозг успел их разобрать.
«Кажется, сообщение исчерпало себя, — подумала дозорная. — Может быть, оно слишком старое? У „записи“, вероятно, истек срок годности».
Напрасно она гладила прочие пятна, ей не удавалось их «прочитать». Теперь, касаясь их, Зигрид испытывала лишь несильное покалывание на кончиках пальцев, видения в голове появлялись и тотчас же распадались.
«Ветер с моря и дождь со временем стерли краску», — решила она.
Она вернулась к первому пятну и попыталась снова к нему подключиться. Но, к сожалению, оно тоже не откликалось, словно истратило всю свою энергию на предыдущий контакт.
«Вероятно, видение работает лишь один раз», — предположила Зигрид. И постаралась вспомнить, что же ей привиделось. Показывали ли ей спрутов-людоедов? Нет! В «фильме» были мужчины и женщины — гуманоиды с голубой кожей. Но «показ» оказался очень коротким и слишком необычным, чтобы ее память записала данные, которые можно было использовать.
«Осторожно! — прошептал осмотрительный внутренний голос. — Возможно, это ловушка. Кто тебе сказал, что „записи“ отражают реальность? Может, их цель — усыпить твою бдительность? А если это все неправда? Вранье для успокоения бедных дурочек, которые ведут разведку на чужой планете?»
Анализатор действовал с раздражающей медлительностью. Когда в отделение для молекулярного анализа клали новые семена или листья, он начинал урчать, как устраивающаяся поспать кошка. А потом приходилось долго ждать. Зигрид быстро надоела эта нескончаемая работа, которой ее друзья занимались с комической серьезностью.
Она отошла от храма и направилась к парапету вокруг палубы. Вышедшие из пятна на стене картины продолжали преследовать ее. Девушка перегнулась через парапет, чтобы посмотреть на поверхность воды. Где же теперь древние жители Алмоа? Может, они до сих пор живы? И плывут за своими кораблями-садами?
Зигрид очень хотелось получить ответы на эти вопросы. И еще ее волновало, удастся ли вновь привыкнуть к жизни на «Блюдипе» после посещения заросшего лесом ковчега. Пожалуй, трудно придется.
Ведь это будет, как если бы ей приказали скрючиться в небольшом сейфе после месяца каникул на природе.
Напрасно Зигрид копалась в памяти, ей не удавалось вспомнить ни об одном дне на свободе. Словно она родилась в тюрьме. Сначала — приют, потом — подводная лодка. В первом случае вокруг были каменные стены, а затем хорошо изолированный от всего окружающего металлический корпус.
Тюрьма, везде тюрьма…
Она вспоминала о пребывании в приюте как о долгом скучном периоде. Зигрид оказалась там очень рано, в возрасте трех лет, и сохранила лишь расплывчатый образ своих родителей.
Ей удалось вспомнить одну сцену, всего одну: две фигуры в камуфляже и армейских сапогах приходят за ней в ясли. Мужчина и женщина трясли ее, как мешок с бельем, а потом подбрасывали в воздух с криками: «Вот так! Вот так!» Затем женщина сажала ее к себе на колени и обнимала. Моя Сисси… моя маленькая девочка… — говорила она.
И все.
Позже Зигрид узнала, что ее отец и мать, оба воины боевого отряда, погибли во время сражения где-то на мятежной планете с непроизносимым названием. С некоторой неловкостью она вынуждена была признать, что двойная потеря вызвала у нее не печаль, а лишь удивление. И еще нечто вроде замешательства. Но разве могло быть иначе? Зигрид так мало видела того мужчину и ту женщину!
Ее младенчество прошло в военных яслях на базе, где обычно оставались дети тех солдат, что уходили воевать на передовую. С тех пор как в штурмовые войска стали вербовать и женщин, очень часто в семьях муж и жена являлись военными. И малыши, родившиеся в таких браках, были вынуждены жить вдали от родителей. Воспитательный процесс включал в себя несколько лет в яслях, затем перевод в военный пансионат. Наблюдали за маленькими детьми неприветливые матроны, этакие солдаты в юбках, которые с легкостью орудовали плетью. И вечером, в дортуарах, девочки спорили, кому назавтра достанется больше ударов плетью по ногам.
