— Вот этот.
Этот, с гульфиком, был мерзее всех.
— Я категорически против! Вы слышите?! Категорически!
— Ваше право. Заставить вас подписать контракт мы не в силах. Разве что хочу напомнить про обстоятельства, уже обсуждавшиеся между нами ранее...
— Я могу поговорить с вашим... э-э-э... с вашим сотрудником? Познакомиться, обсудить принципы работы?
— Нет. Не можете. Общаться с шутами до начала выполнения ими своих обязанностей запрещено.
— Ах так?!
Порывисто шагнув к перилам — впервые в жизни собралась запустить неподписанным контрактом в безумный калейдоскоп карнавала! — Галина Борисовна неожиданно увидела прямо под балконом ало-черное домино на ходулях. Маска упала под копыта ходулей, и сияющее лицо Настьки светилось таким неподдельным, таким искренним счастьем, что мать попыталась вспомнить, когда хоть раз еще видела дочь столь счастливой, — и не вспомнила.
Зато почему-то вспомнила мальчишник Гарика.
— Я подпишу ваш контракт. Ваш чертов, ваш дурацкий контракт! Но имейте в виду: при первой же глупой выходке! при первом сумасбродстве, какое мне не понравится...
— Желание клиента — закон!
Мортимер Анисимович шутовски поклонился, разворачиваясь к собеседнице спиной и наклоняясь. Сперва Шаповал задохнулась от возмущения, но Заоградин похлопал себя рукой по спине: столика, мол, нет, кладите сюда для удобства и подписывайте! Припечатав со злости договор на его широкие лопатки, Галина Борисовна извлекла авторучку.
Подпись легла обжигающим клеймом.
— Один экземпляр извольте вернуть. — Возвращаясь к прежней позе у перил, Заоградин деликатно отобрал часть бумаг. — И давайте веселиться. Если, конечно, вы никуда не торопитесь...
— Тороплюсь. У меня масса дел, помимо глупых забав.
— Вы злитесь. Это плохо. Вы подписали договор. Это хорошо. Вам никогда не рассказывали, как зовут жену Карнавала?
— У него есть жена?!
— Да. У тучного, румяного весельчака-Карнавала есть супруга: Кварензима, худая старуха в трауре, чье имя означает “Сорокадневье”, или “Великий пост”. Она крайне заботится о муженьке, запрещает ему пить, гулять, радоваться жизни, наконец, зовет к нему врачей. И когда лекари оказываются в затруднении, Кварензима находит знаменитого доктора, известного всему миру. Он одет в черное, на лице его — белая маска-“баута”, а в руках — коса. Этот врач одним ударом прерывает страдания замученного женой Карнавала, и в права наследства на сорок долгих дней вступает карга Кварензима. Вспомните о судьбе несчастного, когда вам захочется расторгнуть наше соглашение. И не выбрасывайте полученную сегодня маску. Я вас очень прошу сохранить ее. Вдруг пригодится?..
— Мама! — заорала внизу Настька, приплясывая на ходулях и заглядывая через перила. — Мама, это ты?! Спускайся к нам! Тут по кайфу! Мама, в понедельник они пришлют ко мне шута! На дом! Все, люблю-целую!
— Люблю-целую! — вместо мамы ответил Заоградин.
ТЕОЛОГИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Что хуже — шутка или брань?
Архимандрит Рафаил.
Избранное, 2002 г.
“Два греха, внешне как будто противоположные друг другу, — смехотворство и сквернословие — имеют много общего. Шутки и брань представляют собой карикатуру на человека. В каждой шутке — надругательство над человеческой личностью, унижение ее, освинячивание человека, стремление заменить его лицо уродливой рожей, как в кривых зеркалах, которые показывали в балаганах. В шутке исчезает уважение к человеку как образу и подобию Божиему. А вместе с уважением пропадает любовь. Если во время плача сердце человека смягчается, то во время шуток оно становится жестким как камень. Во время шуток и смеха ум человека помрачается; недаром демона называют шутом и нередко изображают в одежде скомороха. Шутка —это короткий приступ истерики. Говорят, что от шуток бывает хорошее настроение, — это неправда. После продолжительных шуток и смеха человек чувствует опустошение. Диавол — любитель и ценитель шуток. Это невидимый режиссер той клоунады, которая происходит в уме человека”.
До шуток ли тебе теперь, о читатель?
Искренне твои, Третьи Лица.
Глава пятая
“У БЫДЛА ЕСТЬ ОСОБЕННОСТЬ...”
Утро субботы выдалось на славу.
Если, конечно, не брать в расчет приснопамятных Казачка со товарищи, вокруг которых, переводя беседу на замысловатые, выгнутые наподобие сладостей “ава”, рельсы, плавно распадалась связь времен.
Сперва разговор пырловцев шел о религиозной распре меж чернецами обителей Бирусяна, что значит “Светоносная”, и Он-дзёдзи, то есть “Вертоград Несокрушимый”, заспоривших во время церемонии “Взиманья десятины”: кому первым ставить священные скрижали с именами плательщиков-великомучеников? В итоге обе стороны учинили друг другу изрядное поношение, и пятеро рядовых чернецов Бирусяна долго оскорбляли действием престарелого настоятеля из “Вертограда”, пока не вмешался вооруженный боевым паникадилом бонза О-Лексий, в миру служивший самураем спецназа. После чего все оставшиеся в живых участники религиозного диспута были задержаны чиновниками Сыскного Ведомства, для составления сборника стихов “Чистосердечное признание угодно Будде”. Затем разговор свернул на моральный облик государя, выпустившего на днях в свет “Высочайший указ о наградах вассалам и прочим гражданам”. Далее была громко спета народная песня “Фукухара, где ветры зловещие веют!” Расчувствовавшись от вдохновенных песнопений и любуясь цветущей Сакурой — сдобной блондинкой, устроившей солярий на крыше своего коттеджа, — эстет Валюн сочинил изысканное хокку “Созерцая преходящее, мечтаю влезть на сосну”:
Тихо ползи, алкоголик,
По лестницы грязным ступеням
До самой своей квартиры.
Он даже собрался было записать стихи тушью на полоске рисовой бумаги, чтобы затем спрятать в ларец из криптомерии, но, к счастью, вспомнил, что у него нет ни того, ни другого, ни третьего, и передумал. Рядом с кротким Валюном, мастером случайной церемонии, променявшим меч на чистое искусство, бурно изъявляли доблесть два воителя.
— Мое имя — Шняга-но-Мицубиши, я один равен тысяче! — громовым голосом вещал первый, чьи уши, оттопыренные наподобие боевых вееров, вселяли страх во врагов. — Когда в давние времена, в Великой Войне Киосков, мой предок сражался против горных тэнгу клана Минамо-тян, кулак младшего тэнгу Карапета-ё вонзился предку в левый глаз! Но он, не дрогнув, повредил кулак врага, зажав между роговицей и зрачком, после чего нанес противнику немалый урон боевой лопатой “гумбай-утива”! Я — мастер мгновенного обнажения чего угодно! Кто осмелится восстать против Шняги Бесподобного?!
